Он делает свои снимки не только в горячих точках. Вот влюбленные в сквере Парижа, вот девушки у фонтана в Риме. И мы с ним встретились не ради интервью для какой-нибудь украинской газеты. Если бы это было так, он бы просто пригласил меня выпить по бокалу вина или пива в баре, а не повел в дорогущий японский ресторан. Не все в мире измеряется деньгами, но стоимость этого ужина — явный знак в какой-то не очень хорошо понимаемой тобой системе. Это тебе объяснят утром, а пока ты не знаешь, что же произойдет дальше. Но вот ужин закончился, он расплачивается, и вы выходите из ресторана на темную холодную улицу.
Дует сильный ветер, но вы идете к отелю медленно, ты не чувствуешь холода, ты боишься сделать что-нибудь не так, как будто впервые в жизни идешь в неизвестность с мужчиной. Он поддерживает тебя под локоть, только когда вы переходите улицу, а потом снова кладет руку в карман. Ну вот вы и пришли к отелю. В холле никого нет. Хотя тебе абсолютно безразлично, что бы подумали про тебя твои коллеги, если б увидели, что к тебе в номер пришел мужчина. Но никого нет, и это хорошо.
Вы останавливаетесь в холле, и он рассказывает тебе, что был в Украине в 90-м году, видел, как разгоняли какой-то тогдашний несанкционированный митинг. Сделал несколько снимков. Правда, их у него с собой нет… Ну а дальше? Почти час вы проговорили в холле отеля. Тебя начинает бить дрожь: возможно, ты находишься с этим человеком на пороге особенно волнующих минут. Но он прощается. Тебе кажется, что делает он это неохотно, но все же прощается и уходит. Ну что ж. Пусть так. С чего ты взяла, что он хотел остаться с тобой наедине? Ты провела интересный вечер с необычным человеком — разве этого мало? Да еще такой роскошный ужин. Ты возвращаешься в свою комнату. За окном раскачивается ветер. Хмель от дорогого вина давно испарился. Это было белое калифорнийское вино. Американские вина, в отличие от французских, по-настоящему качественны только тогда, когда очень дорого стоят.
А наутро ты встречаешь коллег, которые расспрашивают про ваше, так и не состоявшееся до конца, свидание. Тебе объясняют: поскольку все происходило на территории США, пригласить его к себе должна была ты сама. Если б инициатива исходила от него, это можно было б расценить как половое домогательство. Он пригласил тебя в дорогой ресторан, и стейк лосося с тихоокеанской морской травой плюс дорогое вино означали, что если ты согласна, то он тоже согласен. Он проводил тебя в отель и долго поддерживал разговор в холле, ожидая от тебя приглашения, которое так и не последовало.
Выходит, для того чтобы остаться на ночь с настоящим мужчиной на территории США, не нужно отказываться от достижений феминизма. Наоборот, следовало проявить себя феминисткой еще в большей степени, чем ты есть. Тебе жаль, что упущен такой редкий шанс. Возможно, тебя ждал неимоверно новый опыт. Каков он с женщиной, этот человек, который не боится говорить правду в насквозь лживом мире и, более того, имеет мужество добывать эту правду в самых небезопасных местах планеты? Но тебя тревожит не только грусть по поводу романтического приключения, которое не состоялось. Твой опыт — и просто житейский, и как научного работника Центра культурных исследований — вынуждает тебя задаваться и другими вопросами, риторическими. До какой степени женщина должна была бы проявлять активность? Ну ладно, самой пригласить его к себе. А дальше? Пришлось бы брать на себя все, что делает обычно мужчина? Первой обнять и прильнуть к нему? А может, законодательство цивилизованных стран, принятое с учетом прав женщин, уже привело к глубинным переменам в стратегии эротического поведения, когда и переход к интимнейшим моментам должна обеспечивать женщина?..
Вот так. Два мира — два образа жизни. В твоей жизни случались паскудные моменты, когда ты оказывалась плохо защищенной от этих самых половых домогательств. И нужно было действовать самостоятельно, полагаясь только на силу слова, рук, ног, дверей и засовов. Но и чрезмерная защищенность тоже может быть нехороша.
Ты не веришь в судьбу хотя бы потому, что считаешь себя достойной лучшей участи. Ты уверена, что слепой случай многое решает в вихре жизненных возможностей. Случай свел тебя с тем человеком. Вы встретились не на территории какой-нибудь из стран, где он бывает регулярно, а на территории той страны, гражданином которой он является и где бывает значительно реже. Вы не увидитесь больше. У него нет твоих координат, у тебя — его. Да, в этом, теперешнем мире, с одной стороны, все так запутано, с другой — предельно структурировано. Конечно же у него есть сайт в Интернете, где указана электронная почта. У тебя вроде бы есть шанс написать ему, что ты бережешь воспоминания о вашем ужине и очень жалеешь, что тебе не было известно, как следует вести себе женщине на территории США в ситуации, подобной вашей. Но такое послание, несмотря на современный способ коммуникации, будет уже атрибутом не далекого прошлого, а нашего представления об этом прошлом. В сегодняшнем же мире надо жить здесь и сейчас.
По законам жанра и сюжета
Дедушка пристально смотрел со своего портрета — увеличенной фотографии — на страшный кавардак в квартире — такой, как бывает в последнюю ночь перед дальней дорогой. Хотя и невозможно было назвать дедушкой молодого парня с ясной улыбкой и кубиками в петлицах на воротнике.
Он исчез навсегда в чудовищном водовороте тридцать седьмого года, за несколько месяцев до того, как стать отцом. В раме большого формата помещены еще несколько снимков тех лет: дедушка с бабушкой в военном санатории на Кавказе… бабушка — какая она была молоденькая! — вместе с обитателями дедушкиного села на Полтавщине… Черно-белые снимки содержат в себе неповторимое обаяние, — из тех времен, когда фотографирование было событием и в него вкладывали всю душу. В эту же большую раму Оксана поставила и яркое цветное фото, на котором она прислонилась к плечу светловолосого парня кельтской наружности. Мама, увидев это, вздрогнула от дочкиного цинизма, переставила карточку в книжный шкаф, развернула тыльной стороной. Дочь повернула снимок лицом, но оставила в шкафу. Теперь двадцатисемилетний дедушка и сорокалетний жених внучки смотрят друг другу прямо в глаза — приветливо и дружелюбно. Словно и нет между ними неимоверной пропасти.
Стрелки часов давно отсчитывают следующие сутки. В пять часов приедет такси в аэропорт. Посреди комнаты стоят две пустые дорожные сумки. Вокруг разбросаны вещи, книжки, документы, а на полу сидят две женщины, не зная, как со всем этим справиться. Вещи нужно уложить, а главное — столько еще надо сказать друг другу! Именно сейчас, в эту черную, осеннюю, холодную ночь.
— Хорошо, что бабушка не дожила…
— Ты в своем репертуаре, мама.
— Она бы не поняла. Твоего Рона.
— Богдана она понимала? Олега понимала? Борьку Веймаровича понимала?
— Слишком много их у тебя…
— Ты просто слишком много про меня знаешь.
— И, наверное, не все! А ты про меня знаешь все! И я тебе как на божьем суде говорю: у меня, кроме твоего отца, никого не было! И у бабушки никого не было!
— По законам жанра у тебя вообще никого не должно было быть.
