На обратном пути из Нью-Йорка в Уильямсберг битком набитый поезд дважды отказывался ехать: первый раз мы простояли сорок пять минут при въезде в Стамфорд, штат Коннектикут, а второй – прождали больше часа у самого Бриджпорта. Когда я наконец добралась до дома, было почти десять вечера. Свет в окнах не горел, и я решила, что все уже спят – вернее, все, кроме Гриффина, который, наверное, до сих пор в ресторане. Оно и понятно: до предварительного открытия времени оставалось немного, и на его месте я бы тоже готовилась, не жалея сил.
К тому же в последнее время на меня обрушилось столько перемен – новый дом, новая жизнь, а теперь еще и потеря работы, – и я почти убедила себя, что даже рада немного побыть в тишине.
А потом я включила в гостиной свет и увидела Гриффина: он стоял, держа в правой руке нарцисс. Вся комната у него за спиной была заставлена такими же нарциссами в банках из-под желе, а на подоконнике выстроились свечи.
Мои губы сами собой сложились в улыбку.
– Что тут происходит? – спросила я.
Гриффин протянул мне цветок.
– Ничего особенного, – улыбнулся он. – Просто с этих пор я всегда буду так тебя встречать. Комната, полная цветов… Ужин при свечах… Могу даже приготовить омлет с омарами.
– А где Джесси? И близнецы?
– Я отправил их в соседний город – есть пиццу и смотреть кино. Дом в нашем полном распоряжении так долго, как нам захочется…
Я обняла Гриффина за шею и приникла к его груди. Он прижал мою голову к себе, и я почувствовала, как меня наполняет его сила.
– Прости, что все время пропадаю в ресторане… что бываю с тобой реже, чем хотел бы…
– Не надо просить прощения… Я не хочу, чтобы ты в чем-то себя винил… – ответила я и добавила: – Меня уволили.
– Я это предчувствовал.
Я со вздохом опустилась на мягкий диван и медленно провела пальцами по волосам.
Гриффин сел рядом со мной.
– Наверное, все к лучшему. В последнее время мне казалось, что колонка мне даже мешает: без нее я бы волей-неволей задумалась, чего на самом деле хочу. Но теперь, когда колонку у меня отобрали…
– Теперь, когда колонку у тебя отобрали?..
– Я поняла, что ее-то я и хочу!
Гриффин тихо рассмеялся и начал осторожно массировать мне спину.
– Все будет хорошо – обещаю, – сказал он. – Конечно, начинать сначала нелегко, особенно здесь. Бергширские холмы трудно назвать оплотом журналистики…
– Ты правда сказал «оплот» или мне послышалось?
– Правда. Подумал, тебе понравится.
– Мне понравилось, – улыбнулась я.
– Вот видишь? Уже шаг вперед.
Я невольно рассмеялась, но тут же посерьезнела:
– Я всю дорогу сидела и думала, что мне теперь делать. И так и не придумала ничего похожего на ответ.
– А что ты сама хочешь делать?
– Понятия не имею.
И тут в памяти у меня всплыл разговор с Ником, о котором я вспоминала у Питера в кабинете. Наш предпоследний разговор. Или, вернее, недоразговор.
– Что такое? – спросил Гриффин. – Ты о чем-то думаешь, я же вижу.
– Да так, пришла в голову одна глупость. Даже рассказывать не стоит.
– А ты все-таки попробуй.
– Когда я начала вести «Сто открытий», мне стало интересно, как живут люди в разных странах, и я решила фотографировать… дома. Дома, которые чем-то меня зацепили и могли научить, как создать свой собственный… если понимаешь, что я хочу сказать…
С минуту Гриффин молчал.
– Они у тебя здесь? – спросил он наконец.
– Кто? Дома?
Он улыбнулся, не обращая внимания на мой язвительный тон:
– Ну да. Или хотя бы фотографии.
– В зеленой коробке в спальне.
– Можно посмотреть?
– Прямо сейчас?
Гриффин поднялся и протянул мне руку:
– А почему бы нет?
* * *
Мы разложили их прямо на полу – фотографии, негативы, непроявленные пленки. Перед нами предстал плод моей шестилетней тайной страсти: дома в самых разных городах, от Хайфона во Вьетнаме до Мариетты в Джорджии, дома у подножия крутых утесов в рыбацкой деревне Клима на Милосе, загороженные ремонтными лесами дома на берегу крошечной речушки в Винчестере, штат Теннесси, одинокое кресло-качалка перед однокомнатным домом на Кубе…
Гриффин долго и не по разу рассматривал каждую фотографию, не произнося ни слова.
Наконец он заговорил – сначала серьезно, потом с улыбкой:
– По-моему, хорошо. Даже очень хорошо.
Я недоверчиво посмотрела на него:
– А ты мне не льстишь?
Гриффин покачал головой и снова принялся разглядывать фотографии.
– Думай что хочешь, но, по-моему, у тебя вполне профессиональные снимки – интересные, неожиданные, своеобразные. – Он посмотрел прямо мне в глаза и продолжил: – Если бы я увидел их до того, как мы встретились, мне бы захотелось с тобой познакомиться. А это верный признак, что передо мной нечто стоящее.
Я невольно улыбнулась:
– Правда?
– Чистейшая правда.
Я смущенно закрыла лицо руками.
– Пожалуйста, давай сменим тему… – Я осторожно выглянула между пальцев. – И спасибо…
– Не за что, – с улыбкой ответил Гриффин.
Он осторожно отодвинул фотографии в сторону и, уже менее осторожно, усадил меня к себе на колени так, что мои ноги обвили его талию.
– Но мне по-прежнему нужен план, – сказала я. – Еще ни разу в жизни я не оставалась без плана.
– Может, пришло время это изменить?
– Что-то я не очень тебя понимаю.
– По-моему, иногда мы строим планы просто потому, что не уверены в себе… – Гриффин немного помолчал. – У тебя есть дело, которое тебе нравится. Дело, которым ты умеешь и хочешь заниматься. Почему бы не начать с этого? Скажи себе: пока хватит и такого плана.
– Не могу же я просто взять и так себе сказать.
Гриффин наклонился вперед, почти касаясь губами моих губ:
– А ты попробуй…
Я поцеловала его – легко и нежно. Один раз, другой…
– Я очень тебя люблю, – проговорила я.
– И это взаимно.
Гриффин стал раздевать меня – сначала медленно, потом все нетерпеливее, беспорядочнее… Он ласкал мою шею, мои бедра – прямо так, на полу, не теряя времени на то, чтобы добраться до кровати.
И внезапно я осознала, как же я счастлива – несмотря на тяжелый день, несмотря на все последние дни. И я чувствовала, что еще об этом вспомню.
