Я потрясенно посмотрела на Питера:
– То есть колонка выходить больше не будет?
– Нет, любовь моя. «Сто открытий» закрываются!
Я хмуро взглянула на него.
– Что, разве неудачный каламбур? – искренне удивился он.
– Но ты же говорил, что они от меня в восторге… что я привлекаю рекламодателей, на мне держится весь раздел о путешествиях и колонку сто процентов трогать не будут.
– Похоже, сто процентов – понятие растяжимое.
Я опустила взгляд и уставилась в стол. Неужели я действительно потеряла работу? После стольких лет? Как же так?! Ведь не было никаких звоночков. И потом, уж на что, на что, а на числа, казалось бы, можно положиться. Многие из них говорили в мою пользу: количество статей, лет, читателей… И все они постоянно росли.
Или звоночки все-таки были, а я не обращала на них внимания? Не прислушивалась? Или старательно затыкала уши? Делала вид, будто их нет, и не желала замечать того, о чем они пытались мне сообщить?
– Они хотят вывести весь раздел о путешествиях на новый уровень, привлечь иностранных читателей. Сейчас из всего на свете делают бренд, чтобы потом выпустить фильм по мотивам и коллекцию игрушек в «Хэппи мил». Только так и продаются сегодня газеты. Понимаешь, о чем я?
– А сам-то ты понимаешь?
– Во всем есть свои плюсы. В последнее время ты не так сосредоточена на колонке, как прежде. Может, тебе пора двигаться дальше?
Он все говорил и говорил, но я уже не слушала – просто сидела и пыталась осмыслить, что произошло. Я потеряла работу. Потеряла «Сто открытий» – то единственное в моей жизни, на что, как мне казалось, можно рассчитывать. Единственное, что делало меня свободной.
Наконец я подняла взгляд на Питера:
– А хорошая новость?
– Хорошая новость? – Он расплылся в улыбке. – На этой неделе я продал свой роман успешному молодому редактору одного местного издательства. Где-то через год книга появится в магазинах.
Я улыбнулась – настроение у меня немного улучшилось.
– Здорово, Питер! Просто здорово!
– Правда, редактор говорит, что по стилю роман напоминает скорее Джека Лондона, чем Джона Стейнбека. Можешь себе представить? Видимо, такие вещи нам неподвластны.
– Видимо, нет.
Я заставила себя улыбнуться шире и посмотрела прямо на Питера, стараясь сдержать слезы.
Он наклонился ко мне через стол и взял меня за руку:
– Не расстраивайся, любовь моя. Что ни делается, все к лучшему. В твоем городе масса хороших изданий, куда можно устроиться на работу: один из самых популярных журналов о путешествиях – раз, «Лос-Анджелес таймс» – два… У «Лос-Анджелес уикли» тоже есть кое-какие интересные проекты…
Мое сердце сжалось, а потом словно заполнило собой всю грудь.
– Я ведь живу в западном Массачусетсе, помнишь?
– Так ты переехала туда насовсем? – искренне удивился он.
– Питер…
– Ну ничего, это еще не конец света. У меня есть кое-какие знакомые в Уильямстауне. Наверняка там можно найти интересную работу – что-нибудь связанное с театром и искусством.
– Я живу в Уильямсберге.
– Ну да, это несколько осложняет дело.
Я ощутила удар с новой силой. Остаться без работы в Лос-Анджелесе тоже страшновато. Но там у меня были связи, возможность развиваться, найти другое место… В Уильямсберге мои перспективы практически равнялись нулю.
– Питер, можно задать тебе один вопрос?
– Конечно, любовь моя.
– Ты сказал, что в последнее время я не сосредоточена на работе. Разве мои статьи тебя не устраивали?
– Разумеется, устраивали, но с некоторых пор ты стала другой.
– Что ты имеешь в виду под словом «другой»?
– Другой – частично или полностью отличный по своей природе, форме или качеству. Иной, непохожий…
– Применительно ко мне, я имела в виду.
– Любовь моя, ты можешь написать свои тысячу пятьсот слов и с закрытыми глазами. Ездить по городам и описывать их великолепие ты тоже можешь с закрытыми глазами. Я прекрасно это знаю, и дело не в том.
– В чем же?
– Ты правда хочешь вести «Сто открытий» до конца своей жизни?
– Не уверена, – честно ответила я.
– Я знаю и это. Есть время собирать камни, любовь моя, и время разбрасывать камни.
Я кивнула:
– Но что мне делать теперь?
Я словно ждала от Питера ответа, но, думаю, мы оба понимали: обращалась я скорее к себе самой.
И неожиданно мне вспомнился тот вечер, когда Ник сказал, что мне цены нет. Я помогла ему подкорректировать последнюю сцену фильма, он произнес: «Тебе просто цены нет!» – и добавил, что у меня хороший глаз. Тогда я подумала о зеленой, обтянутой тканью коробке под кроватью, где хранила фотографии – сотни, тысячи фотографий, которые сделала за годы работы в колонке.
Я показывала Нику некоторые из них, и он меня хвалил – обычно сдержанно, иногда с энтузиазмом. И вот после того, как он сделал мне этот комплимент, я набралась смелости и задала вопрос, который не решалась задать раньше: не попробовать ли мне заняться фотографией всерьез? Но пока я медлила, Ник уже с головой ушел в сценарий, исправляя что-то еще. Я не стала его отвлекать и так и не узнала, что бы он ответил.
Я посмотрела на Питера:
– Может, все еще образуется? Может, мне поручат какую-нибудь другую колонку? Это ведь не исключено, правда?
Питер снова перегнулся через огромный стол и крепко сжал мою руку:
– Правда. Но не думаю, что стоит на это рассчитывать. Говоря словами Стейнбека, «после долголетней борьбы каждому становится ясно, что не мы командуем путешествиями, а они – нами»[11].
Он выпустил мою руку, и я закрыла глаза.
– Питер, думаешь, тебе все еще следует цитировать Стейнбека?
– Нет, любовь моя. Наверное, нет.
16
Когда много путешествуешь, очень скоро понимаешь, что даже в самой жалкой, неудачной, отвратительной поездке бывает один незабываемый момент. Вообще-то именно на фоне такой незадавшейся поездки этот момент выделяется особенно ярко. Взятая напрокат машина ломается посреди ночи. Пятизвездочный отель оказывается пропахшей плесенью хибарой. Прямо из аэропорта тебя увозят в больницу с острым приступом гастроэнтерита. Но зато ты успеваешь прокатиться на велосипеде по залитому лунным светом берегу моря где-нибудь в Ирландии; совершаешь прогулку по окрестностям летнего Аспена; просыпаешься, полностью выздоровевший, на Ангилье в последнее утро перед отъездом и любуешься прекраснейшим в твоей жизни восходом. И кажется, что этот волшебный миг, стоивший тебе так дорого, и есть самое главное. Благодаря ему вся поездка становится ненапрасной.
