— Мы рвались к тебе на помощь! — воскликнул Тостиг.
— Знаю, брат, — кивнул граф.
— Но эти недостойные нас задержали. Видно, сговорились с Вильгельмом!
— Всё может быть.
Со всех сторон посыпались вопросы.
— Потом, друзья мои, потом, — уклонялся от ответов граф. — Сейчас главное — Нортумбрия!
Тостиг начал с жаром описывать перипетии мятежа, братья негодовали, король призывал на помощь Господа, но Гарольд остался безучастным. Он внимательно слушал, делал вид, что крайне озабочен, но был далеко от всех этих страстей — душа его витала над маленькой усадьбой, над милым очагом, тепло которого берегли Эдита и дочь.
А Тостиг всё говорил и говорил, его пылкие речи зажигали собравшихся, будили воинственный пыл, взывали к мщению. Все ждали, что Гарольд тут же предложит ударить на северян, но — надежды не оправдались — граф был сдержан. Он предложил направить в Йорк парламентёров, чем крайне озадачил братьев, отдал распоряжение собирать дружины и, распрощавшись со всеми, покинул дворец.
* * *
Через несколько часов Гарольд с замиранием сердца подъехал к усадьбе. Бросив поводья Рагнару, он медленно направился к крыльцу. Ему навстречу выбежала Эдита. Гарольд напрягся, волна стыда захлестнула его. «Что я ей скажу?» — обречённо думал он.
Эдита подбежала к нему и трепетно прижалась к груди. Всё поплыло у Гарольда перед глазами, он глубоко вздохнул, собираясь с ходу начать неприятный разговор и облегчить свою израненную душу.
— Я всё знаю, милый, — опередила его возлюбленная. — Не надо ничего объяснять.
— Но ведь я... предал вас... — выдавил из себя Гарольд.
— Это не предательство, — покачала головой Эдита. — Тебя вынудили.
— Значит, ты простила? — Граф почувствовал невероятное облегчение.
— Мне не за что прощать тебя, — ответила женщина, с любовью глядя ему в глаза.
В этот момент на крыльце появилась Айя. Увидев отца, она стремглав кинулась к нему. Гарольд подхватил её на руки и прижал к груди.
— Как я соскучился по Тебе, моя малышка, — дрогнувшим голосом произнёс он.
— А я как соскучилась, батюшка, — воскликнула девочка, ластясь к отцу. — Жду, жду, а вы всё не едете и не едете!
— Вот я и приехал.
— Больше не уедете? Никогда?
— Никогда. — Граф улыбнулся и, обняв Эдиту, с дочерью на руках направился во внутренние покои.
Гарольд провёл в усадьбе неделю, отдыхая душой и телом. Весеннее солнце и нежность близких согревали, отгоняя воспоминания о тяжкой зиме. Но тревожные вести, пришедшие с севера, заставили его вернуться в Лондон.
* * *
Восстание не утихало, к непокорным присоединилась большая часть северян и кельтский Уэльс. Уэльское войско привёл юный Карадок, сын покойного Гриффита Отважного. Многочисленные хорошо вооружённые дружины бунтовщиков расположились у Йорка. Тут их и настигло известие о возвращении Гарольда, а вскоре к Йорку подошёл и он сам.
Армии саксов и англо-кельтов в очередной раз встали друг против друга. Казалось, никакие силы не смогут удержать островитян от страшной по своим масштабам гражданской войны, уж очень накалились страсти. Саксы ожидали, что Гарольд разделается с юными бунтовщиками точно так, как он разделался с их многоопытными отцами. И он готов был сделать это, ибо огонь не утихшей душевной боли жаждал вырваться наружу. Однако усилием воли он взял себя в руки, решив дать мятежникам последний шанс.
А те пребывали в полной растерянности, внезапное появление Гарольда в мгновение ока охладило их пыл. Отдавая себе отчёт в том, с каким полководцем им предстоит сразиться, они не питали иллюзий на сей счёт.
Кроме того, лидеры мятежников прекрасно понимали, в каком состоянии вернулся из Нормандии граф. Подтолкнуть его к войне значило подписать себе смертный приговор. Гарольд мог решить, что они сговорились с Вильгельмом, и был бы не очень далёк от истины, ибо такие мысли витали в воздухе. Следовательно, ждать пощады не приходилось.
Посовещавшись, мятежники сделали ставку на благородство и порядочность графа и, явившись к нему, рассказали о самоуправстве Тостига. Таким образом Гарольд попал в крайне щекотливое положение. Претензии северян были обоснованы, но выдвигались они против брата, всегда и во всём помогавшего ему. Казалось, мирного выхода из сложившейся ситуации не было.
В этот напряжённый момент в шатре Гарольда появился высокий седовласый старик. То был отец Альдред — архиепископ Йоркский.
— И ты с ними? — хмуро спросил граф.
— Нет, сын мой, — покачал головой старик. — Я не с ними.
— Ас кем?
— С тобой. И королём.
— Вот как, — с сомнением произнёс Гарольд, задумчиво рассматривая архиепископа. — И что же ты хочешь мне сказать?
— Пощади этих недостойных, — попросил старик. — Не проливай кровь!
— Ты предлагаешь мне пойти против брата?
— Послушай свою совесть, — развёл руками прелат. — Твой брат повинен. Он нарушил наши законы.
— Может быть, — пожал плечами граф. — Но это не даёт права бунтовать.
— Они защищались.
— Мы тоже защищаемся.
— Да, сын мой, — кивнул отец Альдред. — И тем не менее смири свой праведный гнев. Ты ведь знаешь теперь, что такое тиран, забывший Бога и законы совести.
— Ты хочешь меня унизить? — напрягся Гарольд.
— Нет, сын мой, — покачал головой старик. — Я хочу лишь помочь тебе.
— В чём?
— В богоугодном деле. Спаси народ от кровопролития!
— Но как мне это сделать, святой отец? Как?! — с болью воскликнул граф. — Я не могу предать брата!
Отец Альдред опустил голову и начал перебирать чётки, затем поднял взор и с надеждой в голосе предложил:
— Собери Уитенагемот. Пусть народ решит судьбу графства.
Гарольд пристально глядел на священника, его пальцы сжимали подлокотники походного кресла, губы были плотно сжаты.
— Так как же, сын мой? Что ты ответишь на моё предложение?
— Хорошо, я согласен... — превозмогая себя, ответил граф, понимая, что иного достойного выхода у него нет.
— А ты исполнишь волю народа? — просветлел архиепископ.
— Исполню!
— Да хранит тебя Господь, сын мой! Ты воистину высок! — Прелат осенил Гарольда крестным знамением.
* * *
Высший Совет государства счёл претензии восставших справедливыми и признал Моркера и Эдвина графами Нортумбрии и Мерсии. Параллельно уитаны освободили Тостига от звания графа, а Гарольда от вынужденного обета.
