За отлогими берегами озера и реки начиналась огромная равнина, поросшая травой и невысокими деревьями. Это было прекрасное место, чтобы осесть здесь навсегда, заняться земледелием и радоваться жизни, и, не будь на него наложен запрет, эльфы обосновались бы здесь много поколений назад.
Но ладонь бога была выбрана не только из-за своей красоты и мифологии. Это была земля, скрытая от глаз посторонних туманами и низкими тучами, которые время от времени срывались с горных вершин и тысячефутовых утесов. Отсюда, с отвесного обрыва, открывался потрясающий вид на равнину, но, чтобы взобраться на вершину, нужно было вскарабкаться по скалам с самого дня ущелья, пересечь горную гряду и пройти через густой лес, где по-прежнему хозяйничали пантеры.
Попасть сюда можно было только по узкой долине, по дну которой и текла река Карентан. Русло ее было широким, а тропинки по обоим берегам — узкими и коварными, постепенно поднимающимися к плато. Склоны долины были образованы скалистыми утесами и поросшими пробковым деревом холмами, изобиловавшими диким виноградом и плющом, так что пробраться через них было практически невозможно.
Неспешно прогуляться по долинам, отыскивая новые тропинки, и вновь восхититься бескрайними лесными просторами, где солнце, казалось, порождает новую жизнь всякий раз, когда целует зеленую листву, — вот такая награда ждала путника, не пожалевшего трудов, чтобы добраться до этих мест. Поэтому Метиан собрал оставшиеся силы и заставил-таки свое постаревшее и одряхлевшее тело преодолеть последний подъем и присоединиться к Болте на вершине.
Двое старых эльфов, гиаланин и аппосиец, взирали сверху на зеленый ковер леса, убегающий к горизонту, и город, раскинувшийся на ладони Инисса. Небо пятнали столбы дыма, и даже с такого расстояния ветер доносил эхо эльфийских молитв, лязгающие удары молотов по металлу и визг пилы, вгрызающейся в дерево.
Болта сплюнул на землю.
— Мы — позорное пятно на совершенстве мира, — изрек он. — Липкая грязь, просачивающаяся сквозь коренную горную породу и заражающая нечистотами то самое место, которое должно было вдохнуть в нас стремление вернуться к былому величию. Мы не заслуживаем того, чтобы нас спасали.
Метиан оторвал взгляд от безобразных очертаний города. Катура стала для эльфов символом величайшего позора. Работа, начавшаяся с таким подъемом и воодушевлением, выродилась в свою полную противоположность. Здесь не нашлось ни единого здания, которым можно было бы гордиться. А еще в пределах городской черты с каждым днем возрастала враждебность.
— Когда ты был здесь в последний раз?
Слезящиеся и водянистые глазки Болты уставились на Метиана со старческим прищуром. Он страдал дальнозоркостью и боялся, что вскоре вообще ослепнет.
— Более пятнадцати лет тому. С тех самых пор, как мы отвели аппосийцев в долину Халиат-Вейл. Мы не задержались там ни на одно лишнее мгновение. Неудивительно, что ты предпочел выйти в отставку.
— Я не выходил в отставку, — возразил Метиан, и в голосе его прозвучала горечь, которую он не сумел скрыть. — Мне грустно оттого, что мне не рады те самые эльфы, которым я поклялся помогать.
— Не вини себя. Эдулис[4]— наркотик, отнимающий разум, здравый смысл и чувство родственной привязанности. Она прогнала тебя, потому что перестала узнавать.
Метиан вздохнул.
— Я мог бы помешать ей превратиться в наркоманку. Я должен был заметить, что она катится вниз, в пропасть.
— Наркоманы — самые умные и изворотливые создания на свете, вплоть до того момента, пока не потеряют разум. Она ведь все еще жива, не так ли?
— Мертвые наркоманы не приносят прибыли. А мертвые губернаторы не издают удобные законы. Так что поставщики проявляют осторожность и предусмотрительность. В конце концов, рождаемость остается настолько низкой, что население практически не увеличивается. Они не могут позволить себе начать убивать жителей.
Болта рассмеялся сухим, лающим смехом.
— Пожалуй, нам надо сжечь это место к чертовой матери.
— Я слышу тебя, старый друг, но не все его обитатели пали так низко. Некоторые работают по-прежнему, да и многие все еще молятся об искуплении грехов Катуры.
— Но кто из богов услышит их? — Голос Болты прозвучал резко и хрипло. — Город превратился в выгребную яму.
— А ты ничем не помог ему, когда увел свой клан отсюда.
Собственные резкие слова были неожиданностью и для Метиана, тем более что он заметил, как исказилось от гнева лицо Болты.
— Мы лишь повторили то, что сделал Ауум, когда увел иниссулов из Катуры еще до того, как было срублено первое дерево на строительстве этого проклятого города.
— У него не было выбора, — коротко бросил в ответ Метиан. — Он должен был вырастить новых воинов ТайГетен и отыскать учеников для Иль-Арин, а рождаемость среди иниссулов низка настолько, что появление на свет каждого ребенка отмечается с таким размахом, словно на землю с небес спускаются боги. А какое оправдание есть у тебя? Особенно если учесть, что ты сам помогал возводить то, к чему сейчас относишься с таким презрением.
— Мы слишком уж полагались на Иль-Арин. И блестящий крах твоего лидера стал провозвестником всего, во что превратилась Катура. А я увел свой клан только после того, как мне стали докладывать о том, что мирных обывателей насильно превращают в наркоманов. Интересно, что получают взамен сборщики листьев и дилеры, хотел бы я знать?
— Землю, — ответил Метиан. — Что же еще? Пелин получила право выделять каждому эльфу участок земли в лесу и на равнине. Теперь большая часть их перешла в руки банд туали и биитан. Они сильны. Теперь Катура принадлежит им.
Болта выразительно приподнял брови.
— В самом деле? Кто-нибудь говорил об этом Аууму?
— Ауум не бывал здесь вот уже более пятидесяти лет. Сюда не заходит ни один воин ТайГетен. — Метиан вздохнул. — Прости меня. Я не собирался дразнить тебя.
Болта улыбнулся.
— Мы с тобой будем вечно скандалить друг с другом, как и положено представителям наших кланов. А теперь говори, зачем ты пригласил меня подняться на такую верхотуру? Уж наверняка не для того, чтобы предаваться воспоминаниям о славных минувших деньках.
— Нет, конечно, — согласился Метиан. — Пойдем-ка лучше присядем. У меня есть с собой недурной самогон и хлеб, тапир и сушеные фрукты.
— Я знал, что могу положиться на тебя, — заявил Болта.
Старый аппосиец, не растерявший былой силы и сноровки, несколькими ударами расчистил кустарник и виноградные плети вокруг лежащего на земле бревна, и старые друзья уселись на него. Метиан полез в свой заплечный мешок и вручил Болте глиняный кувшин, заткнутый деревянной пробкой.
