Пауль ждал меня у машины. У этого человека было множество мелких достоинств, и среди них — терпение и излишняя доверчивость. Для Пауля я была дочерью отца-тирана, статс-секретаря на пенсии. Согласно легенде, мы с отцом жили в Висбадене, и я изучала математику во Франкфуртском университете. Математика — та дисциплина, которая у большинства людей не вызывает никаких вопросов. Кроме того, почти все считают, что это необычная наука для женщины. Пауль искал женщину, которая была бы похожа на его мать и сестру. Мы нашли друг друга после того, как я прочитала его объявление в разделе знакомств во «Франкфуртер альгемайне».
Хотя Пауль писал для левых изданий, но, когда речь заходила об объявлениях о бракосочетании или извещениях о смерти, он признавал только одну газету. В важнейших вопросах человеческого существования он был консерватором, несмотря на то что делал пожертвования в фонд организации «Гринпис».
Он уже приготовил черновик собственного некролога, в котором была приведена цитата из Сенеки. Согласно его завещанию во время траурной церемонии должен был звучать «Реквием» Моцарта, гроб необходимо было изготовить из экологически чистых материалов, а в венки вплести белые лилии. После нашей первой ночи Пауль сделал меня главной наследницей. Так что к его похоронам было все готово, отсутствовал только труп.
По дороге домой я объяснила Паулю, что мне срочно понадобилось в туалет и что я с трудом нашла его. Мы долго спорили о концерте Коэна. В конце концов я назвала фашистскими все тексты вагнеровских опер. Пауль любил Вагнера, Моцарта и Элвиса Пресли, а о другой музыке и слышать не хотел. Он относился к ней с тем же отвращением, с каким вегетарианец смотрит на мясные блюда. Его критические статьи были написаны язвительным тоном, с использованием множества терминов и иностранных слов. На его гонорары, конечно, нельзя было купить «порше», но Пауль и без этого припеваючи жил на доходы от рынка недвижимости и нескольких домов, которые сдавал в аренду. Кроме того, он унаследовал одноэтажный особняк в пригороде Франкфурта. Семья Пауля — родители и сестра — погибла в авиакатастрофе.
Пауль жил прошлым и походил на путешественника, не желающего выпускать из рук тяжелый багаж. Сидя рядом с ним в машине, я думала о женщине с желтыми волосами. Если бы не она, у нас с Коэном, возможно, завязалась бы беседа. А потом мы поужинали бы вместе, переспали и поехали на уикэнд в Монреаль, Нью-Йорк или Лос-Анджелес. Более того, Фелиция Вондрашек и Леонард Коэн могли бы отправиться в монастырь дзен-буддистов, чтобы провести там время в молитвах и медитации. Насколько я знаю, в монастырях секты дзен разрешается курить. Я бы следовала за Коэном везде и повсюду. Но желтоволосая все испортила.
— Ты плачешь, — с упреком сказал Пауль.
Он считал, что быть несчастным — исключительно его прерогатива. Пауль любил меня, потому что я была его утешительницей и он мог, не стыдясь, плакать на моей груди. Я уверяла его, что мне, несмотря ни на что, хорошо с ним. Что я достигаю оргазма за несколько секунд. Да, я действительно была олицетворенным самоотрицанием, ласковой лицемеркой, жадным до денег чудовищем, всем тем, что Пауль заслуживал. Любовь — иллюзия, Пауль, и я довожу ее для тебя до совершенства.
— Он ударил меня, Пауль. Во время нашей последней встречи он дал мне пощечину. Я ненавижу отца.
Это чувство объединяло нас. Пауль тоже ненавидел своего отца, так как считал его виновным в семейной трагедии. Затянувшееся детство Пауля было шумным и громким, как опера Вагнера, и закончилось гибелью близких.
Паулю было двадцать шесть лет, и он учился в университете на деньги отца, когда его почтенный родитель открыл в себе страсть к самолетам и стал терроризировать всю семью. Уик-энды теперь проходили на аэродромах, глава семьи летал на спортивных самолетах, а вся семья следила за его полетами и махала ему с земли. Позже отец приобрел легкий самолет, который мог поднять всю семью в воздух. Мать, сестра и Пауль боялись летать, но вынуждены были садиться в самолет и аплодировать пилоту. Так продолжалось пять лет. И вот однажды, мглистым осенним днем, самолет отца задел столб линии электропередачи и рухнул на землю. Следствие считало, что пилот не справился с управлением, а Пауль называл все случившееся убийством. В то роковое воскресенье Пауль уговорил сестру полететь с родителями вместо него. Ему хотелось подольше поспать в выходной. Сестра обожала брата и готова была сделать для него что угодно. Воспоминания об этих событиях стали для Пауля неиссякаемым источником мучительного чувства вины, которое он, по мнению психотерапевта, подменял кровосмесительными фантазиями, поскольку не мог вынести острой душевной боли. Паулю трудно было смириться с тем, что его банальная лень стала причиной гибели сестры.
Ход мыслей Пауля был сложным и запутанным. Он считал, что если бы соблазнил сестру — о чем он не раз думал, — то тогда они нашли бы способ остаться дома наедине в то воскресенье, и в этом случае погибли бы только родители. Инцест спас бы жизнь его сестре. Другой вариант событий предусматривал смерть влюбленной пары в горящем самолете, последний поцелуй и вечные муки в аду за то, что они совершили инцест. Если бы погиб один Пауль, это, по его мнению, стало бы наказанием за противоестественные сексуальные фантазии. Жизнь сестры казалась ему дороже собственной. После длившегося несколько секунд полового акта и десятиминутных рыданий у меня на груди он начинал изливать свои чувства и высказывать предположения в сослагательном наклонении, постоянно возвращаясь к одним и тем же событиям.
Он хорошо понимал мою ненависть к отцу, от которого я находилась в материальной зависимости. В своих рассказах я превратила бедного Маркуса в коварного монстра, который ограничивал мою свободу. Я заявляла, например, что отец не разрешает мне проводить всю ночь в доме Пауля. Пауль объяснял подобную чрезмерную строгость тем, что отец тайно испытывает ко мне сексуальное влечение, и я не пыталась разубедить его в этом. Пауль должен был поверить в то, что я тоже жертва своего отца. Только тогда он мог полюбить меня. И Пауль в конце концов действительно полюбил меня, хотя никогда не заговаривал о браке. Он не желал встречаться с моим отцом, которого боялся и к которому испытывал отвращение, как к источнику силы и власти.
Он ударил тебя, потому что он хочет тебя, Фея, и из-за этого испытывает к тебе ненависть. Его сводит с ума мысль о том, что ты спишь с другими мужчинами. Ты должна уехать от него. Немедленно. Иначе может случиться беда. Я не могу, Пауль. У меня за душой ни гроша. Неужели я должна бросить учебу в университете и пойти в таксисты? Как ты это себе представляешь? А что, если ты переедешь ко мне и я буду содержать тебя? Он убьет меня за это, Пауль, или тебя. Да, он убьет нас обоих. У меня есть только один выход: уехать подальше отсюда, куда-нибудь, где он меня не найдет. Я могла бы учиться в другом городе. А ты приезжал бы ко мне. О, как это было бы здорово! Но для этого мне нужны деньги, Пауль.
Он говорил, что деньги для него ничего не значат. Мы лежали на его японской кровати в спальне, где была установлена мощная стереоаппаратура. Здесь Пауль слушал Вагнера, Моцарта или Пресли, в зависимости от настроения, и каждый раз убеждался в том, что на свете не существует другой достойной его внимания музыки, кроме этой. Пауль был страстным поклонником Вагнера, несмотря на то что «Лоэнгрина» он называл торжественной опереттой, а сюжет «Летучего голландца» пересказывал следующим образом: одна истерическая корова влюбилась в заколдованного мужика, и оба в конце концов (спев множество арий) нашли свою смерть. Пауль сравнивал Рихарда Вагнера со свиньей, обнюхавшей все закоулки в мире сказаний и украсившей его нотами.
