Через полчаса, когда я шел к машине, на моих губах горел прощальный поцелуй Промис, а сама она уже укатила. Я принялся вновь обдумывать нашу беседу и понял, что понятия не имею, куда бы захотела поехать Промис, если бы она вновь предоставила мужчине строить планы. Куда ее взять? Куда с ней пойти? На мне лежала ответственность.
Я задался этим вопросом чуть позже, на кухне, перед тем, как спустился проведать Боба. (Он еще здесь? Или сумел ускользнуть?) Я лениво просматривал почту — там среди прочих оказалось письмо с отказом в публикации, а я уже и забыл, что посылал тот рассказ, — и думал о Промис, о путешествиях и о том, как легко потеряться. Сам я всегда хотел быть простым туристом, а не гидом. Я куда-нибудь приезжаю, меня водят за ручку, если надо, даже завязывают глаза… Мне представилось буквальное исполнение этой мысли: Промис завязывает мне глаза, сажает в крошечную «тойоту» и везет в неизвестном направлении. А потом сдергивает шелковую повязку у меня с лица — и я оказываюсь там, где прежде не был.
— Когда дашь почитать остальное?
— Там всего две главы, — ответил я. — Пока.
— Гони! — пролаял Боб.
Сейчас он был за главного, и мое согласие стало пустой формальностью.
* * *
— Что, если я захочу тебя поцеловать? — спросил я.
— Хорошая мысль, — отозвалась Промис.
— Сейчас. Я хочу поцеловать тебя прямо сейчас.
— Нет уж, ковбой, не выйдет.
— Не выйдет, — печально согласился я. Мне и впрямь было невесело.
Мы с Промис вновь говорили по телефону, а ведь мы расстались у библиотеки всего несколько часов назад. Теперь, когда я слышал только голос, я понял, насколько мне не хватает ее лица — гримасок, улыбки, приподнятых бровей. Лицо Промис оживляло мою тишину, делало ее чем-то новым — не только поводом для паранойи.
— У тебя есть пистолет?
— Ты прекрасно умеешь задавать неожиданные вопросы, — ответил я. — Тебе об этом говорили?
— А тебе говорили, что ты прекрасно умеешь уходить от темы?
— Ладно, — сдался я. — У меня есть пистолет.
— Отлично.
— Отлично?
— Зачем, Эван? Для самообороны?
— Мне всегда хотелось иметь пистолет. Вот я пошел и купил его.
— Где? Где ты его купил?
— В Нью-Джерси.
— Почему всегда Нью-Джерси?
— Он не заряжен, — продолжал я. — Пистолет не заряжен.
— Логично.
— Правда?
— Как фотоаппарат без пленки, — пояснила Промис. — Когда я была маленькой, я мечтала о фотоаппарате — вот папа и подарил мне свой старый. Даже помню — «минолта». Он не работал, но мне все равно нравился. Я весь день гуляла и снимала все подряд. До сих пор слышу, как щелкает затвор — будто языком цокает.
Я подождал, и — ну конечно! — Промис прищелкнула языком прямо в трубку. Моему мысленному взору тут же предстало то, чего я никогда не видел, только касался: ее влажный язык, натянутая уздечка, мягкие объятия слизистой оболочки.
— Фотоаппарат без пленки, — повторил я. — А в чем смысл?
— Мне всего-то было лет пять. Может, шесть. Я тогда об этом не задумывалась. Просто делала воображаемые снимки. А ты, Эван, стреляешь в воображаемых людей?
— Постоянно.
— Просто волнуюсь, — сказал я.
— По какому поводу?
— Не знаю… Из-за мотивов?
— Можно вопрос? — Боб пододвинулся ближе и оперся плечом о заграждение; сетка слегка прогнулась.
Если честно, я немного испугался, так близко мы оказались. Одновременно я ощутил некоторую гордость: бетон прочно держал проволочную сетку.
— Давай! — разрешил я.
У меня из головы не шла Промис, ее мотивы, наша близость, которая превратилась в минное поле горячих страстей и желаний.
— Когда ты впервые встретил Промис в библиотеке…
— Я разве сказал, как ее зовут?
— Ровно минуту назад, — кивнул Боб.
— Я уже начинаю забывать, что я говорил, а что нет.
— Когда вы впервые встретились, тебе приходило в голову ею воспользоваться? Ну, знаешь, форсировать события.
— Какие события? — Я сунул руки в карманы, а носки моих ботинок касались заграждения.
— Я просто спросил. Тебе приходило в голову взять ее силой или…
— Зачем? Это игра такая, да?
— Ладно, я ошибся, — признал Боб. Он шагнул назад и поднял руки, скрестив запястья. — Ошибся.
— Изнасиловать? — спросил я.
— Не совсем изнасиловать…
— Ты считаешь, я способен…
— Эван, извини, конечно, но форсировать события — вполне в твоем стиле. Возьмем хоть наш маленький пример.
— Я тебя не насиловал.
— Я и не говорю, что насиловал. Просто волнуюсь за девушку.
— Мне нравится эта девушка, — отчеканил я.
— Ясно. Чего же ты ждешь? Сколько ей лет?
— Двадцать пять.
— Вполне взрослая, — резюмировал Боб. — Пригласи ее выпить.
— Сюда?
— Почему бы и нет?
— Вчера… — проговорила по телефону Промис. — Знаешь, что я вчера сделала?
— Нет.
— Я попыталась представить себе, как это — быть тобой.
— Зачем?
— Над романом работаю.
— Над тем, который мне не хочешь показывать? — уточнил я. — Про меня и женщину в летах?
— Да.
— Как ее зовут?
— Не твое дело, — отрезала Промис. — Я решила, что мне надо сосредоточиться. На тебе. Не в смысле, какой ты в реальной жизни. В смысле воображения. Я попыталась представить себе тебя. Каково это — быть тобой.
— И каково? — спросил я. — Каково это — быть мной? Что я делал? Что говорил?
— Знаешь, я в некоторых вопросах суеверна. Могу сказать вот что: я писала целых два часа, и твой образ определенно обрел объем.
— У меня появилось имя?
— Нет. Зато у тебя рыжие волосы.
— Почему?
— Почему? Эван, ты же писатель. Сам должен знать почему.
— Дай угадаю.
— Рыжие — потому что рыжие.
Ничего не скажешь. Нокаут.
Я улыбнулся и провел рукой по волосам, пытаясь представить себе, что они действительно рыжие. И кожа покрыта веснушками.
— Неужели это так оскорбительно? — удивилась Промис. — Ну, волосы рыжие, и что? Я тебя так вижу, Эван.
— А еще что?
