— Секрет, — ответила девушка. — У тебя тоже секретов хватает.
— Пустая болтовня.
— Нет, — возразил Боб, — я серьезно. Слушай, если ты разберешься с этим похищением…
— Здесь просто наброски, — сопротивлялся я. — Незаконченная вещь.
— Понимаю, Эван. Я все время читаю наброски, забыл? Я научился читать между строк, видеть окончательный вариант книги. По крайней мере тридцать один месяц назад я это умел.
— И что же делает мою книгу хорошей? — осведомился я.
— Меня особенно впечатлило то, как ты выстраиваешь отношения между редактором и писателем — неудачником.
— Спасибо.
— Классные описания подвала.
— За реальность сойдет?
— Да, — кивнул Боб. — Определенно. Единственное, не уверен, но, по-моему, про телевизор писать больше не стоит. Кстати, почему бы не назвать рассказчика настоящим именем?
Какое-то время мы с Бобом смотрели друг на друга через сетку. Молчание не прерывалось ни единым звуком. Мне захотелось сказать: «Спасибо». Захотелось сказать, что я ему верю, что для меня его слова очень много значат. Но это ведь прозвучало бы неискренне, правда?
— Только одно замечание, — продолжил Партноу, подняв указательный палец. — Ллойд у тебя вышел слишком схематичный. Ты рисовал его со стереотипов. Знаю, тебе не понравится то, что я сейчас скажу. Однако твоему роману не хватает важной составляющей. Нужна любовная интрига.
— С Бобом?
— С рассказчиком!
— Я об этом думал.
— Да, и еще… Конечно, не стоило бы говорить… — Боб осекся и откашлялся.
— Знаешь, что сказала бы мама?
Мы стояли у меня в прихожей. Крошечное помещение служило исключительно для обогрева, который шел через отверстие в полу. Из-за приезда матери Промис небывало много о ней говорила.
— Вы меня, конечно, простите, — заговорила девушка тоненьким голоском, который скорее подошел бы девочке, а не взрослой женщине, — но, с позволения спросить, где же мебель?
Я оглядел гостиную и понял, что, с точки зрения нормальной матери, я, пожалуй, переборщил с минимализмом. Я руководствовался скорее экономностью, чем вкусом. Кресло, столик, много свободного места — особенно напротив камина. Из практических соображений большую часть денег я потратил на обустройство подвала. Наверху сохранилась мебель моего детства и то, что купил еще во времена учебы в колледже.
— Твоя мама права, — согласился я. — Совершенно права.
Промис нахмурилась и покачала головой. Она словно бы говорила: мы сообщники, заговорщики простого интерьера. Ее мать смотрела на нас из-за окна: печальная старая псина прижалась носом к стеклу.
Плохо оказалось то, что, несмотря на взгляды родителей и вопросы эстетики, по-настоящему расположиться в гостиной мы не смогли. Мы перешли на кухню и уселись к столу, который я купил на распродаже через пару дней после того, как переехал в Сэндхерст. Странно было сидеть тут с девушкой. Я много раз представлял себе, как Боб свободно разгуливает по дому, ест кукурузные хлопья и читает утреннюю газету.
— Хочу открыть тебе тайну, — лениво проговорила Промис.
Она вертела в руках солонку и перечницу из хрусталя, доставшиеся от бабушки маме, а потом от нее мне. Эти приборы совершенно выбивались из стиля.
— Тайну?
— Скоро приедет моя мама.
— Ты уже…
— И нет ни одной причины, по которой вам стоило бы знакомиться. — Промис покачала головой. — Не хочу на тебя давить. Не сомневаюсь, у тебя и без того дел хватает.
— Типа?
— Понимаешь, — продолжала девушка, — я хочу понаблюдать за вами в одном пространстве.
— Понаблюдать за мной?
— Да не за тобой. За вами вдвоем. Вместе. Я ведь пишу о тебе и о маме. О вас двоих.
— О нас двоих?
— Ты смущаешься? Если все-таки смущаешься…
— И что мне делать, когда я познакомлюсь с твоей матерью?
— Да что хочешь. Не стоило мне об этом говорить, просто я подумала, что должна. Должна…
— Раскрыть тему, — подсказал я. — Поговорить как писатель с писателем.
— А может, мне хотелось с тобой поговорить. — Она поставила солонку с перечницей на место. — Эван, знаю, мы только что присели, но мне так не терпится… посмотреть остальной дом. Покажешь?
Мы снова встали.
— Да, и еще… Конечно, не стоило бы говорить… — Боб осекся и откашлялся.
Я выжидательно смотрел на человека по ту сторону сетки. Я ждал, а он все молчал. Что я думал услышать? О чем ему не стоит говорить? Я надеялся, что это касается нас, меня и Боба; может, он станет говорить о чем-то хорошем, что проистекает из наших доверительных отношений. Чем не новая часть истории?
— Похищение, — начал Боб. — Обнародование моего освобождения, а также обнародование твоего имени — имени похитителя — тебе совсем не повредят.
— Не повредят?
— С другой книгой, — продолжал Партноу, кинув беглый взгляд на рукопись, которую он сжимал в руках, — пришлось бы несладко, но тут настоящая сенсация. Я серьезно! А если учесть неизбежное внимание средств массовой информации, небольшой скандал твоей литературной карьере только поможет. Я бы сказал, очень даже поможет. Достойное начало!
— Так что ты…
— Просто конфетка для любой рекламы, — не унимался он.
— Ты о чем, Боб?
— Вероятно, это не слишком выгодно характеризует наш культурный уровень…
— Ты опубликуешь мою книгу?
Боб посмотрел на меня и улыбнулся. Я заставил себя сдержаться и не выдать, с какой болью я ловлю каждое его слово. Я не знал, что он скажет. А потом понял. Я улыбнулся и приготовился высказать ему все, что думаю: я далеко не так глуп, как он считает.
— Эван, представь себе: редактор публикует писателя, который его похитил. Так не пойдет. К тому же редактор порядком разозлился.
— Разозлился?
— Хотелось бы тебе напомнить, что хотя я ценю…
— Ты до сих пор злишься?
— Скажем так: я ценю твое хорошее отношение. Но так проводить отпуск я не планировал.
Я посмотрел на рукопись, которую Боб сжимал коленями, и почувствовал себя ребенком, чьи ожидания подло обманули. Когда я был маленьким, все каникулы я проводил на заднем сиденье «бьюика». Одной рукой отмахивался от сигаретного дыма, в другой сжимал колоду карт. Я любил показывать карточные фокусы, был мошенником и зрителем в одном лице.
— Впрочем, речь о другом, — заключил Боб.
— Я так и подумал. — Я откашлялся. — Просто решил спросить.
Мы снова встали. Промис, по-моему, немного расслабилась и согласилась взглянуть на мою коллекцию обезьян. Двадцать одна мягкая игрушка. Она с улыбкой заявила, что не ожидала от меня такой сентиментальности. Взглянула на фотографии моих родителей они висели в коридоре по соседству с дипломом об окончании Сельскохозяйственного колледжа западного Висконсина. Я думал, Промис скажет, что я не похож ни на мать, ни на отца, но она промолчала. Думал, она удивится при виде папиного диплома, но она опять ничего не сказала. В спальне Промис провела рукой по алому гобелену над кроватью. «Подарок», — пояснил я. Она кивнула и оперлась рукой на кровать, словно пробуя товар в магазине спальных принадлежностей А может, она из тех женщин, которые очертя голову прыгают в постель к первому встречному?
