– Удалось тебе его представить когда-нибудь целиком?
– Что?
– Заговор.
– Я в эти игры больше не играю. Не думаешь, что от края пропасти лучше отойти назад? На почтительное расстояние. На такое, какое нас с тобой разделяет.
– Не знаю.
– А я знаю. Смотрю тебе в глаза и знаю: тебе где-то надо переночевать. Знаю: не хочешь просить из опасения нарваться на отказ, боишься, как бы я не подумала, что собираешься спать со мной. Поэтому можешь спать со мной. Не в том смысле. Просто рядом. Вполне близко, правда?
Мы улеглись в постель. Рядом с нами лежала Азаль. Я имею в виду кошку. Мы втроем были близки, как никогда в жизни.
Утром выпили кофе, который Керри приготовила прошлым вечером. Все спали не раздеваясь. Опасных моментов не возникало, мы уважали закон, который гласил: «Не сейчас. Больше никогда».
Я был весь помятый. Мы оба. Но я как-то понял, что значит становиться старше, когда возникает дружеское братское чувство к тому, кого не встречал много лет и кто уже не хохочет до колик над твоим брюшком и наметившимися залысинами.
Мы потягивали кофе. Дувший в окно ветерок уговаривал: «Не уходи», – закон приказывал: «Уходи поскорее».
Я поискал глазами умывальник, сушилку – в трейлере не было ни того ни другого. Каким наслаждением казалась чистая одежда, которой у меня никогда теперь не было. На мне постоянно отпечатывался вчерашний день.
– У меня есть кое-что для тебя, – сказала она.
Подошла к кухонному шкафчику, встала на цыпочки, вытащила с верхней полки из-за пачки сахара пухлый пакет для продуктов, принесла к столу, сунула мне в руки. Я открыл, заглянул. Цезарский салат из денежных бумажек.
– После твоего отъезда, – объяснила Керри, – я стала торговать наркотиками, чтобы свести концы с концами – кончик самокрутки с марихуаной с кончиком своего носа. Вот тогда дело пошло совсем плохо, потому что у меня всегда был припрятан запас. Тинейджеры слетались сюда в любое время ночи, богатенькие студенты. Ненавижу маленьких говнюков. Через пятьдесят лет увидишь восьмидесятилетних старцев, разъезжающих в «линкольнах», развалившись на сиденье, держа руль одной Рукой, в надетой задом наперед бейсболке с эмблемой Американской ассоциации пенсионеров. До сих пор сюда заглядывают время от времени. Я говорю: «Проваливайте». Не хочу тратить эту кучу денег. А ты можешь.
Если сунуть деньги в бумажник, задница станет толще, чем у Рози. Надо спрятать пакет, обменять в банке купюры на крупные.
Покончили с кофе, сонные, разморенные под теплым солнцем. Я все меньше и меньше чувствовал себя законопослушным, однако закону до моих чувств не было никакого дела.
– Мне надо…
– Угу, – кивнула она. – Можешь сделать одно одолжение? Брось свои поиски.
– Не могу. Я должен знать.
– Ты сам все это написал.
– Что? Письма?
– Историю целиком, черт возьми.
– Первую страницу ты вырвала прошлой ночью. Я запомнил ее наизусть.
– Позабудь. В последние годы я писала религиозное эссе, которое никто не принял. До сих пор узнаю что-то новое. Знаешь, Коран советует не спрашивать о том, что, открывшись, может ввергнуть тебя в беду.
Я направился к дверце.
– Постараюсь запомнить.
– Нет, не постараешься.
Она чмокнула меня в щеку, зашла в трейлер. Я взглянул на бамперную наклейку. Ничего. Сев в машину, запихнул пакет с деньгами под сиденье. Приятно не видеть на капоте надпись «ЖОПА», и хотя я пока получил лишь один новый ответ, что Керри не посылала письма, сердце мое исцелилось наполовину. Плакать не хотелось. Воспоминания о Рози не причиняли боли. Я даже физически чувствовал себя лучше. Засветился на десять секунд галогеном, пока не дернул Пегую за поводья, столкнувшись с кем-то задом.
– Что за черт? – заорал я, выскакивая из машины.
– Это ты мне объясни, – ответил водитель.
Один из тех самых парней, о которых говорила Керри.
– Ты что, не видел, что я тут стою?
– Видел твою жирную задницу. А откуда я знал, что ты назад подашь?
– Оттуда, что все выезжают задом с подъездной дорожки.
– Бред собачий. Керри дома?
Он сдвинул шляпу на затылок, продемонстрировав пустые глаза. Ему требовалось подзарядиться, чтобы почувствовать себя настоящим мужчиной.
– А ты кто, старикан ее, что ли? – спросил он.
– Она больше не торгует. Бросила.
– А я другое слышал.
– Ищи другую кухню, тут больше не варится. Лабораторий кругом полным-полно, гений.
Он почесал прыщ на носу.
– Дать тебе пинка под зад, что ли?
Я пошел к своей машине. Он открыл дверцу, чуть не сбил меня с ног, схватил за плечо и хотел развернуть, но я был слишком тяжел для него.
На ступеньке появилась Керри.
– Зайди в трейлер, – велел я.
– Позвоню копам.
– Слышал? Она звонит копам.
– Ладно, задница, – бросил парень. – Я сваливаю.
Дал задний ход и, должно быть, пятился всю дорогу до мамочкиного дома, чтобы не заблудиться.
– Все в порядке! – крикнул я Керри, сел в машину и поехал.
Между нами все очень хорошо кончилось, поэтому не хотелось, чтоб в памяти осталось хоть одно неверное слово, жест, и снова все испортило.
Я ехал к главному шоссе, но, взглянув в зеркало, увидел позади того самого парня. Он высунул в окно руку под углом в девяносто градусов и приветствен – но махнул самым недружелюбным образом.
Сукин сын хочет меня запугать. Я прибавил газу, однако не смог оторваться. Как можно скорее и круче свернул к городу, а он держался в дюйме от моего заднего бампера, схватив одной рукой руль, а другой по-прежнему выражая свое недовольство.
– Давай, Пегая!..
Мы уже вылетели на прямую дорогу. У меня возникла идея, я направился прямо к цели. Парень, видно, нажал на педаль, подрезал меня, я вильнул вправо. Стараясь сообразить, в какую сторону надо выкрутить руль, принял правильное решение. Физика выправила машину, я пулей полетел под уклон, увеличив дистанцию. В тот момент, когда он чуть меня не догнал, до отказа повернул руль вправо и понесся к полицейскому участку со скоростью сорок пять миль в час. Парень долю секунды следовал за мной, потом сообразил, куда я направляюсь, и вильнул назад к шоссе.
Теперь коп, стоя в трех дюймах перед капотом моей машины, спрашивал:
– Какого… черта?…
– Видели вон того типа? Промчался мимо вас на скорости сто миль в час…
– Попрошу выйти из машины.
Похоже, мне, наряду с Керри, предстояло испытание хотя я в подобные вещи не верил. Должно быть, биология, сама природа против меня, и я не намерен умножать свои беды. Тут у меня не возникает никаких проблем. Равно как и у каждого прочего.
