В нашем совместном прошлом всегда сидела, подавшись вперед, уткнувшись локтями в колени, разъясняя хитросплетение заговоров, паутинные нити которых тянутся из Вашингтона к Берлину, Копенгагену, Рио-де-Жанейро, Лондону, Кейптауну, Рияду, назад в Вашингтон. Это она хорошо уже видела, но история уходила все глубже, словно Керри сидела на корточках позади дикобраза и изо всех сил толкала его вперед.
Я с ней познакомился не в доме отдыха, а в отеле с названием, вводившим в заблуждение, и плавательным бассейном. По-моему, та самая лужа квалифицировалась именно так. Керри служила там горничной, с выгодой пользуясь своим проворством, работая посменно по двенадцать часов.
Однажды утром, пока я еще спал, вошла ко мне в номер, чтоб сделать уборку, и почти управилась к мо-ему пробуждению. Села в ногах кровати на мои ноги, я их из – под нее выдернул, но шасси уже были убраны, она воспарила слишком высоко, чтобы это заметить. Обхватила себя руками, с треском на скорости хлопая крыльями. Со стоном повалилась на спину, придвинулась ко мне. Я вынул у нее из рук табличку с надписью «Просьба не беспокоить», бросил на пол.
– Я за тобой наблюдала, – сказала она.
– Я просто спал.
– Меня уволят.
– Все лучше, чем умереть.
Я встал, отыскал в чемодане бутылку, сорвал обертку с пластикового стакана, который она постаяла на комод, налил два глотка виски.
– Держи.
Ей едва удавалось удержать стаканчик, поэтому я сел рядом, придержал ее руку, направил.
– Лекарство.
Она хлебнула, проглотила. Ей требовался валиум,[28]но я надеялся, что спиртное подействует и утихомирит ее. Не подействовало, пришлось плеснуть еще.
– Тебе надо к врачу.
Керри снова выпила, села. Точно известно, что будет дальше: в ту же секунду, как ей станет лучше, снова ринется в Финикс, штат Калифорния.
– Нет, – сказал я, укладывая ее. Сам прилег рядом, прижал ее к себе.
– Я тебя разглядывала. Похоже, ты совсем одинокий.
– У меня своя проблема. Ты только что ее хлебнула.
– Знаю. Мусорное ведро постоянно набито бутылками. Может быть, незаметно выведешь меня? Меня будут искать.
– Поспи. Я оплатил номер еще на день вперед. Потом сможешь тайком уйти.
Я подобрал табличку с надписью «Просьба не беспокоить», открыл дверь, прицепил к ручке, посмотрел в обе стороны, откатил тележку горничной в конец коридора, вернулся и лег рядом с ней. Она спала, я гадал, к чему мы с ней движемся.
Через четыре часа выяснилось, что к трейлеру «Эйрстрим», набитому таким количеством комиксов, что отовсюду практически сочились чернила. Она весь день спала, а я пил и читал. Отключился как раз к тому времени, как она пробудилась. Такими и остались наши дальнейшие отношения.
– Забавно, – заметила она сейчас, – с виду ты почти совсем белый. Даже по глазам не догадаешься. На самом деле они не азиатские. Недостаток, да? Очень симпатичный. Хотя ты все равно помесь.
– Постоянно стараюсь разгладить одежду. И каждое утро встаю, весь помятый.
– Спи голый.
Смеркалось. Скоро придется спрашивать, можно ли переночевать.
– Что это за наклейка у тебя там на бампере? – спросил я.
– М-м-м…
– Наверняка имеет какой-то смысл.
– Я это не буду с тобой обсуждать. Речь не идет ни о каких высших силах и прочей белиберде. Все равно посмеешься.
– Просто интересно.
– Не желаю рассказывать. – Она пошла на кухню заваривать кофе. По-моему, знала, что я хочу взять ее за руку. – У тебя в голове полная каша, – заметила она, положив на поднос фильтр и наливая в кофеварку воду из бутылки.
– Что бы ты ни сказала, смеяться не буду. Что мне известно?
– Ну ладно, дело вот в чем. Видел «фольксваген» на улице? Кроме него, я ничего не могла себе позволить. Мне даже не разрешили пнуть по колесам, на пробу проехаться. Я его просто купила. Приехала к себе, села на ступеньку. Всего пару недель назад бросила амфетамин. Чувствовала себя жутко, в полной отключке, все кругом видела, как в троекратные очки. Думала: кончится это когда-нибудь или нет; может быть, я навсегда повредила мозги, зрение, нервную систему и все остальное. И решила – ладно, Керри, если так продолжается, когда ты собираешься навсегда завязать, почему бы и не развязать? Какой смысл бросать, если все равно находишься в депрессии и паранойе? И тут взглянула на ту самую наклейку. Разглядела, и мне показалось, будто Сам Господь лично мне в этой самой пустыне задает вопрос. И пока Он его задает, чуть ниже на ступеньке сидит дьяволенок из какого-нибудь моего комикса и советует принять дозу побольше. Все равно, мне стало чуть лучше. Казалось, меня кто-то заботливо предупреждает, словно папаша шестидесятых годов объясняет ребенку, что скорость смертельно опасна. В любой другой день нашла бы старое бритвенное лезвие и соскребла наклейку. А тут решила оставить на месте. Вдруг когда-нибудь кто-нибудь будет ехать позади меня в таком же состоянии и увидит. Может, ему тоже станет немножечко лучше, он продержится еще пару-тройку часов. Вот и все.
Теперь моя очередь, – продолжала она. – Ты женат?
Слыша этот вопрос, я вдруг понял, что вообще не вспоминаю о Рози.
– Скорее, формально связан брачными узами.
– Неразрывными?
– Ты вступала когда-нибудь в такую жуткую связь, что о ней говорить даже не хочется?
– Постоянно.
Керри вынула из карманчика блузки пачку импортных сигарет, вытащила одну и прикурила твердой рукой. Медленно выкурила до самого конца.
__ Что собой представляет твоя жена?
– Быка, а я не матадор. Постоянно сижу на рогах. Забудь о ней. Пойдем посидим на ступеньке.
Казалось, сигарета дымится почти полчаса. Время замедлилось, упиваясь редким моментом. Я покачал головой вверх-вниз – каменистые скалы в пустыне разделились, умножились. Вскоре мы очутились на луне, а другая стояла над нами. Койоты гонялись за кошками, но Азаль в трейлере ничто не грозило.
– Сигарета с ментолом?
– Да. А что?
– Ничего. У тебя есть записи евангельских песнопений?
– Нет.
– А приятель по имени Хесус?
– К чему ты ведешь?
– Просто хочу убедиться в случайном развитии событий.
– Оно не случайно.
Я взглянул на наклейку, но озарение не снизошло на меня. В глазах что-то смутно мелькнуло, просвистело предчувствие решения. То есть я начинал понимать, что задача делится на саму себя, на меня, математика усложняется еще больше, становится неразрешимой. Может, я возвращаюсь назад к какой-то настоящей любви, а письмо – лишь предлог? Нет, Керри я не любил. Восхищался ей, но не любил. На ступеньке не было жара. Сидя рядом, мы ощущали тепло, только вовсе не сексуальное. Стали братом и сестрой. Импрессионистская картина: «Двое на ступеньке: раздумье». Точки, точки, точки. Чтобы соединить их, понадобится десять тысяч эллипсов, и все равно какая-то ускользнет. Я что-то чую и не могу ухватить.
