Как же теперь Ольга-то будет? Двое у нее. Скоро у нее будет два ребенка. Ничего, Леша, ничего. Не сомневайся. Я никого не брошу. Не смогу. Я…
А от Оленьей до нас восемь километров. Нас если ставят в соседнюю базу, то это всегда Оленья бывает. Там восемь километров, но только до поворота, а после поворота – еще восемь. В гору пешком, с горы бегом. Шестнадцать километров за четыре часа. Можно и за три, если с горы бегом.
Если отпускают с корабля в одиннадцать вечера, то домой ты приходишь в лучшем случае в два, час – на жену, ребенка посмотрел – и назад. В восемь часов – подъем флага. Мы с Лехой всегда домой ходили. Всегда. Хоть на полчаса. Бежишь в шинели. Весь мокрый. Добежал, ключ в замочную скважину вставил, а жена уже проснулась. Чувствуют они. Жены. Им за это памятник можно ставить. Вот и Оля почувствовала. А как – один Бог знает.
Скрывает лицо в ладонях. Гаснет свет. В темноте слышится всхлип.
Пес Киноповесть
Дом, двор, обнесенный высоким забором. Во дворе – группа в защитном камуфляже. Через двор мимо этой группы идут двое – один гражданский, другой офицер.
– Не понимаю, – говорит офицер, – я этого не понимаю. Вас присылают к нам для участия в операции? Так? Глупость какая-то. Из какой вы газеты? А впрочем, какая разница.
– Я буду освещать… – начинает говорить гражданский.
– Освещать? – перебивает офицер. – Что освещать? Нам ничего не надо освещать. Вы знаете, что такое ГРУ?
– Ну…
– Чушь какая-то. Я только что говорил с руководством, и они мне тоже сказали, что вы будете освещать. У нас что? Потемки? Так, ладно, – тут он замечает, что группа впереди начала потасовку: четверо нападают на одного, он отбивается. Удары так и сыплются, рожи у всех зверские.
– Железо! Я кому сказал еще пять минут назад, чтоб прекратили? Вам что? Заняться нечем?
Все останавливаются. Тот, кого он назвал Железом, а это тот, на кого нападали, смущенно улыбается, разводит руками:
– Так, тащ ка, размяться же надо.
– Вот и разминайтесь. Вон Колесо подтягивается.
На ломе, перекинутом на угол забора, подтягивается человек.
– Ян! – подзывает офицер одного парнишку, – тот подбегает. – Возьмешь этого. Как, кстати, еще раз, вас зовут, запамятовал?
– Сергеем, – отвечает корреспондент.
– Вот! Возьмешь Сереженьку нашего. Он у нас писатель.
– Корреспондент.
– Ну, это все равно. Он с нами пойдет, будет нам освещать. Дорогу, наверное. Накормишь, напоишь, спать уложишь.
Офицер уходит, а эти двое идут по двору к дому. Двор большой. У дальнего забора стоит бревно, недалеко от него щуплый парнишка в камуфляже бросает в то бревно ножи. Ножи он достает отовсюду. Такое впечатление, что у него вся одежда состоит из ножен. Кроме ножей он бросает еще и такие длинные спицы. Корреспондент заинтересовался:
– А что это?
– Что?
– Что он такое делает?
– Бросает.
– А что он бросает? Такое… как карандаши.
– А, это заточки. Старые электроды отколотили молотком и заточили с двух сторон. Протыкают человека насквозь.
Парнишка бросает ножи и заточки в цель, почти не целясь, не глядя. Он точно думает о чем-то своем, а движения выполняет механически. Кажется, что он вообще не здесь, а на другой планете. Он производит впечатление ненормального, сумасшедшего, немного не в себе, что ли. На него как-то неуютно глядеть, будто смотришь на то, что не можешь понять.
– А кто это? Он такой… на школьника похож.
– А… это Пес.
– Пес?
– Ну, у нас тут каждый выбирает себе псевдоним, то есть кличку вместо имени. Я – Ян, а он – Пес.
– А почему такая кличка у него странная?
– Не знаю. Сами же выбирают. Никто не расспрашивает. Захотел человек – значит захотел. Он у нас недавно. Тут в одном месте положили всех. Засада была. Уцелел только он. Вот его к нам и перевели. Вы не смотрите, что он худенький. Он Железо вмиг заломал.
– Как это?
– Ну, проверить его ребята решили. Попробовать. Чуть руки не оторвал. Он и на кошках хорошо лазает.
– А это что такое?
– Ну, это приспособления такие. Как когти. На дерево можно с разгону забежать, и не только на дерево. На руки и ноги надеваются. И ножи кидает классно. Целый день может так стоять.
– А можно с ним поговорить?
– Можно, конечно, только он неразговорчивый. Молчит все время. Мы даже думали сначала, что немой.
Пес кидал и кидал ножи. Казалось, он не обращал никакого внимания на то, что его тут стоят и обсуждают.
Отец говорил: «Лес – сокровище. Береги лес. Лесником будешь». Его медведь задрал – из кустов выскочил, а я не успел. Отец говорил: «Учись кидать топор. Топор для лесника все». И топор, и нож, и вилы – все кидали. Отец учил. А еще слушать лес учил. А тут – не услышал я. Медведь схватил. Не донес я отца. А медведь убежал. Шатун. Отец успел только сказать, чтоб не трогал его, все равно его волки найдут. Волков я потом скликал. Всю стаю. Как отыщем с отцом олешка на дороге сбитого, так стаю и кликнем. Воем подзывали. Мы их давно приважили. Все откликались. Первой – Вера, самочка, за ней Батай – ее самец, потом уже все остальные: Снежок, Ласка, Вудо, Яхо, Визирь, Танго, Тит, Бим – все. Все десять. Это мы им клички дали. Отец волков уважал. Говорил, напрасно на них возводят. Волк – верный. Никогда своих не бросит. А вожак у волков всегда думает обо всей стае. Сутками думает. На то он и вожак. И он всегда справедлив. Вожак жизнь отдаст за свою стаю, а стая – за вожака.
– А снизу бросишь? Можно и снизу…
– Он иногда бросает нож не сверху, а снизу, и так быстро – ни за что не заметишь, рука только дернется – и нож уже полетел, и он точно входит в горло. – Ян объясняет, как Пес отводит руку, как бросает. Он показывает медленно, потому что за тем, как бросает Пес, все равно не уследить.
– А покажи с закрытыми глазами (это опять Ян).
Можно и с закрытыми.
Пес надевает лыжную шапку поглубже, закрывает ею глаза и бросает ножи с закрытыми глазами. Все ножи уходят в цель.
– А повертеться?
Можно и повертеться.
Пес останавливается, не поднимая шапки с глаз, несколько раз поворачивается вокруг оси, потом оказывается лицом к Яну и корреспонденту Сереге, резко вскидывает руку с ножом и застывает – те оцепенели, сейчас нож полетит – потом, словно слушает, словно нюхает воздух, медленно поворачивается и кидает – прямо в бревно.
– Фу! – выпускает воздух Серега.
– Вот такой фокус, – говорит Ян нарочито бодро, хотя видно, что и он немного сдрейфил.
