Как только Мишель Морне получил корону в руки, он выбросил ее в окно, которое специально открыл его брат. Корона застряла в ветвях орехового дерева, и Гавриил встал на стул и попробовал достать ее, но она все больше увязала в кроне дерева и наконец упала вниз. В следующее мгновение стул под Гавриилом опрокинулся и он потерял равновесие.
Фрау Манхаут хотела рассказать все доктору, но в конце концов не стала, потому что это было уже ни к чему. Что произошло, то произошло. Но если бы она все-таки рассказала, может быть, доктор и пощадил бы ореховое дерево. Это было следующим ударом. Когда она подошла к дому тем утром, дерево уже спилили. Флорент Кёйнинг обрубал ветки.
И тогда она все-таки рассказала доктору. Что дерево было ни в чем не виновато. Что Гавриил совсем не хотел рвать орехи. Она хотела внушить доктору чувство вины, чтобы таким образом, возможно, смягчить свое собственное.
— Это дерево уже много лет всем мешало, — сказал он, пожав плечами.
Ей показалось, что разговор на эту тему окончен, но тут доктор стал высказывать упреки, от которых ее чувство вины стало еще больше. Как ей могло прийти в голову оставить детей одних? Понимает ли она, что Гавриил мог погибнуть? Что у него от падения мог остаться шрам, из-за которого он стал бы отличаться от своих братьев?
Доктор произносил слова без всякого выражения, он просто перечислял факты, из-за чего Шарлотта воспринимала их с еще большей болью. Она не могла найти слов, чтобы ответить, и убежала в слезах. Только потом ей пришли в голову слова, которые она должна была сказать. Что он тоже был виноват. Что он сам должен был взять телефон. Что он, возможно, нарочно не снимал трубку, потому что хотел выманить ее из класса в надежде на какое-нибудь происшествие. За что потом ее можно будет упрекнуть.
Следующий шок она испытала, когда через неделю после несчастного случая увидела Гавриила. Ей было известно только о нескольких царапинах, легком сотрясении мозга и ране на голове, которая сейчас была накрыта квадратной повязкой. Потребовалось наложить семь швов, и, пока на голове не вырастут волосы, шрам действительно будет заметен. Но и на спине у него тоже оказалась повязка размером с почтовую открытку. Об этом доктор ничего не говорил. Впрочем, после падения Гавриила они с доктором не обмолвились и словом, поэтому она не решалась сразу спросить его об этом. Сам Гавриил не помнил ничего с того момента, как выпал из окна, и до тех пор, как очнулся в затемненной лаборатории рядом с приемной доктора.
В конце концов она осторожно отлепила пластырь, которым повязка была закреплена на спине мальчика. Там оказался разрез сантиметров в десять, на него были наложены швы. Она поискала свитер, в который был одет Гавриил в день несчастья, и посмотрела, не было ли пятен крови на изнанке. Там ничего не оказалось. Пятна были на плечах на лицевой стороне, они не полностью отошли после стирки.
Мысль об этом не отпускала ее, и, чтобы избавиться от наваждения, фрау Манхаут заговорила с доктором в тот день, когда он снимал у Гавриила швы.
— Я не знала, что он поранил еще и спину, — сказала она.
Доктор кивнул. Он не удивился и не отмахнулся от ее вопроса.
— Я удалил часть почки.
— Он повредил почку?
— Нет. А с чего вы взяли?
Его ответ больно задел ее. Он не сделал вид, что ничего не произошло, для него было совершенно очевидно, что не произошло ничего неправильного.
— С чего я взяла? — она попробовала продолжить спокойным тоном. — Вы удаляете у него часть почки. Вы ведь делаете это не просто так.
— Нет, для этого у меня были свои причины.
— У вас были свои причины? И все? Просто потому, что у вас были причины. Я вам не верю. Не было у вас причин. Я вам больше не верю.
Он прореагировал не так, как она ожидала. Она думала, что он или укажет ей на дверь, или попытается убедить ее в том, что прав. Однако он выглядел совершенно потрясенным.
— Вы мне не верите, фрау Манхаут? Вы тоже уже сомневаетесь во мне? А я доверял вам. Я всегда доверял вам, и вот теперь вы говорите мне это. Почему? Я ведь…
Ну вот, теперь он переведет все на себя, подумала она тогда. Пробует вызвать сострадание. Нельзя попадаться на эту удочку.
— Я не хочу больше слышать ваши разговоры, — сказала она вдруг решительно, но при этом чувствовала, как ноги у нее дрожат. — Все, что вы пробовали, ни к чему не привело. Ни к чему! Наступит время, и вы поймете это. Вы хотели спасти им жизнь, но обрекли их на верную смерть. Вот что вы сделали, и больше ничего!
Шарлотта не хотела ни видеть, ни слышать его реакции. После своей заключительной фразы она поспешила вон из комнаты, боясь, что разрыдается на месте и таким образом покажет свою слабость.
Она все-таки расплакалась, немного позже, в ванной комнате. Когда посмотрела на себя в зеркало и задумалась, почему так долго не могла помешать всему этому.
Глава 10
Семь дней. С понедельника до воскресенья. Столько времени оставила себе фрау Манхаут. Чтобы научить детей еще кое-чему. Чтобы еще немного насладиться их присутствием. Чтобы попрощаться. Семь дней. После этого фрау Манхаут собиралась обратиться за помощью. Подключить другого доктора. Специалиста. Может быть, даже полицию. Она еще не решила точно. Но знала наверняка, что в тот момент лишится детей.
Отпустить их от себя. Передать в хорошие руки. Так она думала об этом. Так ей будет легче попрощаться с ними.
За эти семь дней ей также надо постараться собрать твердые доказательства того, что доктор жестоко обращается со своими сыновьями. Она должна выступить не только против его доброго имени, за которое заступятся многие жители, но также против аргументов самого доктора, который, если понадобится, подробно объяснит, что именно он делал с детьми и как их исследовал. Все ради их здоровья, скажет он. Чтобы спасти их жизнь.
Мальчикам Шарлотта ничего не говорила. Сказала только, что в конце недели их первый школьный год закончится, и поэтому она должна научить их еще кое-чему.
— А после этого учебного года? — спросил Михаил. Ей с трудом удавалось морочить им голову и приходилось обращать внимание на каждое слово.
— Потом начнется новый учебный год. Он будет намного лучше. Гораздо лучше.
Она еще успела выучить с ними «Отче наш». Об Иисусе она пока ничего еще не рассказывала. До этого они еще не дошли.
Мальчики без труда запомнили наизусть «Отче наш». По-французски и по-немецки. Осенять себя крестом оказалось для них трудно. Они не могли запомнить последовательность действий, а сложней всего было запомнить — слева или справа надо начинать.
Фрау Манхаут сказала, что каждый вечер перед сном они должны креститься и читать «Отче наш». Им это очень понравилось.
— А папа, конечно, не должен ничего знать?
Она сказала, что нет, но на самом деле это было уже не важно. Она не хотела смущать детей, а еще меньше — вовлекать их в свой конфликт с доктором.
