А выходившие, попавшиеся уже на удочку и раздосадованные, что были одурачены, в свою очередь, хотели одурачить других и потому отвечали:
— Еще бы не занятно! Живого человека ест!
— Да неужели так-таки и ест!
— Ест! Пойди посмотри!
И новая публика валила в балаган.
Добродушный Силин возмущался и говорил, что это — надувательство и что Петербург — прескверный город.
В этом Варгин соглашался с ним, но добавлял лишь, что все-таки в этом скверном городе живется довольно весело.
— Да какое же тут веселье? — начал было возражать Силин, но вдруг остановился, толкнул под руку Варгина и кивком показал ему вперед.
— Посмотрите! Вы видите?
— Где? Что? — начал спрашивать Варгин.
Но Силин схватил его за руку и тащил вперед, расталкивая перед собой толпу с такой силой, что, казалось, мог бы померяться ею с Голиафом, которого они только что видели.
Силин показывал Варгину на санки, ехавшие шагом в веренице других экипажей, гуськом вертевшихся вокруг колыхавшейся у балагана толпы.
Эти санки были старинные, по крайней мере времен Елизаветы Петровны, если не Петра Великого, голландские, на очень высоких полозьях, с подножкой, кузовом в виде лебединого тела, с поднятым распущенным хвостом, служившим спинкой, без козел, с высокой лебединой шеей спереди, заканчивавшейся резною головою птицы.
Санки были запряжены двумя белыми лошадьми, парой, и на одной из них сидел верхом кучер.
Но не занятные санки привлекли внимание Силина, а те или, вернее, та, которая была в них.
— Ведь это она! Она! — повторял он, таща Варгина и протискиваясь вперед.
Варгин и сам узнал девушку, сидевшую в санках.
Это была та самая девушка, которая освободила Силина из его заключения и которую Варгин видел в припадке у Августы Карловны.
— Да не может быть! — проговорил художник. — Ведь это же дочь Авакумова!
— Ну, так что же? — вне себя почти вопил Силин. — Чья бы она ни была дочь, но это она.
У Варгина, как у художника, был слишком хорошо наметанный глаз, чтобы он мог ошибиться и не узнать сразу красивое лицо, виденное им сравнительно недавно. Он должен был согласиться с Силиным, что это была действительно она.
Девушка сидела в санках в красной бархатной шубке и из красного же шелкового капора выглядывало ее красивое, бледное личико.
XXXV
Варгин узнал и сидевшего рядом с девушкой Степана Гавриловича Трофимова.
Чистенький, истовый, очень почтенный на вид, он был с нею и добродушно, весело оглядывался по сторонам, совсем по-хорошему, как будто был вполне безупречный, достойный полного уважения человек.
— Да и Трофимов с нею! — проговорил Варгин.
— Кто с нею? Кто? — спрашивал Силин.
Хотя санки двигались медленно, но все-таки быстрее их, потому что толпа несколько раз отбрасывала их в сторону. К тому же им приходилось огибать балаганы, чтобы не терять санок из виду.
Благодаря этому расстояние между ними и санками не сокращалось, а увеличивалось, хотя они употребляли все усилия к тому, чтобы сократить его.
Наконец, санки завернули по линии движения экипажей за большую и нелепую постройку ледяных гор и скрылись за нею.
— Не сюда, не сюда! — остановил Силина Варгин. — Надо обогнуть горы с другого конца, тогда мы попадем навстречу!
Силин, не протестуя, сейчас же повернул в другую сторону, и они, попав по течению толпы, против которого безуспешно пытались до сих пор идти, скоро и благополучно обогнули горы, подошли к самой линии экипажей, но уже не нашли среди них привлекавших их внимание санок.
— Где же? — почти с отчаянием произнес Силин и вслед за тем подхватил: — Вон! Смотрите! Они заворачивают!
Варгин теперь и сам увидел, что санки выезжали из вереницы и направлялись к Невскому.
Высокая лебединая шея служила отличным показателем, так что можно было легко следить по ней за направлением санок.
Силин выпустил руку Варгина и кинулся между экипажами, рискуя попасть под лошадей.
Варгин едва поспел за ним. Проскочив благополучно мимо экипажей, они бегом добежали до стоявших за экипажами извозчиков, вскочили на одного из них, и Силин велел гнать что есть духу, обещая на водку.
— Пошел! Вон туда, направо… налево… — горячился он.
— Пошел на Невский! — приказал Варгин, сам не зная хорошенько, зачем, в сущности, они это делают.
Но Силин пришел в такое волнение, что говорить с ним теперь казалось немыслимым.
Извозчик попался им добропорядочный, он зачмокал, застегал кнутом, и лошадка его заскакала галопом.
Завернув на Невский, они сейчас же увидели лебединую шею санок, которые ехали неспешной, степенной рысцой.
Догнать их не представляло никаких затруднений, и после нескольких взмахов кнута извозчика Варгин с Силиным затрусили почти в упор за санками.
Варгин постарался поднять воротник у плаща так, чтобы нельзя было разглядеть его лицо.
В этом выслеживании, которое они производили, он в глубине души видел что-то нехорошее, чувствовал, что ему будет стыдно, если Трофимов обернется и посмотрит назад.
Но Трофимов не оборачивался, по-видимому, не подозревая, что за санками, в которых он сидел, ехали двое соглядатаев.
— А обогнать нам их нельзя? — спросил Силин.
Варгин удивленно обернулся к нему:
— Зачем?
— Чтоб посмотреть еще раз на нее!
Варгин тряхнул головой, внимательно приглядываясь к Силину, и свистнул совершенно так же, как свистнул он доктору Герье, когда разговаривал с ним про ту же самую девушку. Сидевший рядом Силин вдруг весь вспыхнул, потупился и чуть слышно спросил:
— Что это вы?
— Да то, что и вы, значит, того!
— То есть как "того"?
— Влюблены?
— Ну да! Влюблен! — вдруг вырвалось у Силина. — Разве нельзя влюбиться?
— Как не влюбиться? — перебил Варгин. — Ведь это выражение не в том смысле! Надо сказать: "Разве можно не влюбиться?.."
— Ах, не до выражений мне! — воскликнул Силин. — Ведь вот вы говорите, что я тоже влюблен! Значит, и вы?
— Нет, меня Бог миловал! — рассмеялся Варгин. — А вот мой приятель, доктор Герье, тоже с первого раза, как увидел, влюбился в нее.
— Милый он, значит, хороший этот ваш приятель! — восторженно произнес Силин.
— Позвольте! — вдруг вспомнив, остановил его Варгин. — Ведь она же вчера уехала?
— Кто?
