— Я просил вас прийти сюда, мистер Леонидис, — говорил мойотец, — не для того, чтобы сообщить вам нечто новое, а для того, чтобы услышатьнечто новое из ваших уст — то, о чем вы умолчали накануне.
Роджер Леонидис страшно удивился:
— Умолчал?! Но я рассказал вам все — абсолютно все.
— Думаю, все-таки нет. Вы разговаривали с покойным в деньего смерти? — Да, да! Мы с ним пили чай. Я говорил вам.
— Да, говорили. Но вы не сообщили нам о содержании вашегоразговора. — Мы… просто… беседовали.
— О чем?
— О текущих домашних делах, о Софии…
— А о фирме по поставкам товаров в вашем разговоре случайноне упоминалось?
Наверное, до сих пор я смутно надеялся, что Джозефина всевыдумала, но в следующий миг моя надежда бесследно испарилась.
Роджер переменился в лице — теперь вместо волнения иозабоченности на последнем было написано чувство, очень похожее на отчаяние.
— Боже мой! — Великан упал в кресло и закрыл лицо руками.
Тавернер лениво улыбнулся, как довольный кот.
— Мистер Леонидис, вы признаете, что были недостаточноискренни с нами?
— Откуда вы узнали об этом? Я думал, никто не знает… Я непонимаю, каким образом кому-то стало известно содержание нашего разговора…
— У нас есть свои способы узнавать правду, мистер Леонидис.— Отец сделал торжественную паузу. — Теперь вы, наверное, сами видите, что вамстоит все рассказать нам.
— Да-да, конечно! Я все расскажу! Что именно вы хотитезнать?
— Действительно фирма по поставкам товаров находится награни банкротства?
— Да. Ее уже ничем не спасти. Если бы только отец умер, неуспев узнать ни о чем. Мне так стыдно… Это такой позор…
— Грозит ли вам судебное преследование?
Роджер резко выпрямился.
— Конечно, нет. Да, это банкротство — но банкротствочестное. Я смогу выплатить всем кредиторам по двадцать шиллингов на фунт, еслипродам все свое имущество, — а я это безусловно сделаю. Нет, мне стыдно, что яне оправдал доверия отца. Он мне так верил! Он отдал мне свою самую крупную — исамую любимую — фирму. И никогда не вмешивался в мои дела, никогда меня неконтролировал… Он просто… Просто верил мне… А я обанкротился.
— Значит, судебное преследование вам не грозит? — сухосказал отец. — Тогда почему же вы с женой собирались тайком уехать за границу?
— Вы и это знаете?!
— Как видите, мистер Леонидис.
— Но разве вы не понимаете?! — Роджер порывисто подалсявперед. — Я не мог сказать отцу правду. Это выглядело бы так, будто я прошу унего денег, будто я хочу, чтобы он снова помог мне встать на ноги. Папа… папаочень любил меня. И обязательно захотел бы помочь мне. Но я не мог… не могбольше заниматься бизнесом… Потому что все эти неприятности начались бы снова…Я совершенно не умею вести дела. У меня нет к этому способностей. Я не такойчеловек, каким был мой отец, — и я всегда знал это. Я очень старался, но у меняничего не получалось. И я был так несчастен… Боже! Вы себе просто непредставляете, как несчастен я был! Я долго пытался как-то выкрутиться инадеялся только на то, что милый старик ничего не прознает о моихнеприятностях. Но потом стало ясно, что банкротства не избежать… Клеменси всепоняла и согласилась со мной. Мы вдвоем придумали этот план. Никому ничего неговорить. Уехать. Пусть гроза разражается после нашего отъезда. Я собиралсяоставить отцу письмо с признанием… и мольбами о прощении. Отец всегда был такдобр ко мне — вы себе не представляете! Но тогда бы он уже ничего не смогподелать. Вот чего я хотел: не просить его ни о чем, а начать где-нибудьвдалеке новую самостоятельную жизнь. Жить просто и скромно. Выращиватьчто-нибудь: кофе… фрукты… Зарабатывать только на самое необходимое. Конечно,Клеменси будет тяжело, но это ее не страшит. Она прекрасная женщина, простопрекрасная!
— Понятно, — голос моего отца был холоден. — И почему же выпередумали?
— Передумал?
— Да. Почему в конце концов вы решили пойти к отцу и проситьего о денежной помощи?
Роджер непонимающе уставился на него:
— Но я этого не делал!
— Неужели, мистер Леонидис?
— Вы все совершенно неправильно поняли! Это не я пошел котцу, а он послал за мной. Он все каким-то образом прознал в Сити — наверное,до него дошел какой-то слух… Отец всегда все знал. Он задал мне вопрос в лоб.Конечно, я сразу же признался во всем…
И все рассказал ему. Я сказал, что мучаюсь не столь из-запотерянных денег, сколько из-за потерянного в его глазах доверия.
Роджер судорожно сглотнул.
— Милый папа! Вы не представляете, как он был добр ко мне!Никаких упреков. Сама доброта. Я сказал, что не хочу просить помощи у него… Чтохочу уехать, как и задумал… Но он даже слышать об этом не желал. И настоял наденежной помощи моей фирме.
— Вы хотите заставить нас поверить, что ваш отец намеревалсяоказать вам финансовую помощь? — резко спросил Тавернер.
— Конечно. Он дал письменные инструкции своим торговымагентам.
Кажется, Роджер заметил недоверие на лицах двух сидящихперед ним мужчин, потому что вдруг вспыхнул:
— Послушайте, это письмо до сих пор находится у меня. Ядолжен был отослать его, но потом, в этом смятении… и горе… Я забыл. Оно лежиту меня в кармане.
Роджер вытащил бумажник, порылся в нем и наконец извлекоттуда искомое. Это был мятый конверт с почтовой маркой, адресованный, как яуспел заметить, мистерам Греторексу и Ханбери.
— Прочитайте сами, если не верите мне.
Мой отец вскрыл конверт. Тавернер встал у него за плечом.Позже я узнал, что в письме давались указания мистерам Греторексу и Ханберипродать некоторое имущество старого мистера Леонидиса и на следующий деньприслать к последнему представителя их фирмы для получения инструкций,касающихся помощи фирме по поставкам товаров.
— Мы выдадим вам расписку в получении этого документа,мистер Леонидис, — сказал Тавернер.
Роджер взял расписку, поднялся и сказал:
— Это все? Теперь вы видите, как было дело?
— Мистер Леонидис дал вам это письмо, и затем вы ушли. Чтовы делали дальше? — спросил Тавернер.
— Я бросился к себе. Моя жена только что вернулась с работы.Я рассказал ей о решении отца. О, как он был добр ко мне!.. Я… честное слово… яедва соображал, что делаю…
