исправлялось так просто!
А спустя месяц после аварии отец почти за шиворот вытащил меня из больницы, заставив взяться за уроки, начать нормально питаться, продолжать жить дальше.
Аргументируя, что матерью занимаются хорошие врачи, она ни в чем не нуждается (самые дорогие препараты, постоянный VIP-уход).
Мне же нужно думать о том, как закончить гимназию, поступить в академию и не сдохнуть при всем этом.
Использовал запрещенный прием. Типа маме не понравилось бы, если бы я загубил на корню свое будущее.
Мы с отцом перевели маму в частную клинику. Нашли лучших врачей. Да только жестокие люди в белых халатах качали головами и беспомощно разводили в стороны руками. Они делали все, что могли…
Полгода она пролежала в коме, не приходя в сознание. Перевозить в клинику за границей – опасно. Она могла не пережить этого.
Как-то раз главврач сунулся к нам со словами: «Подумайте хорошенько… обсудите с сыном. Быть может, гуманнее будет отключить вашу жену и мать от аппарата искусственного обеспечения жизнедеятельности».
Матери диагностировали кому четвертой степени.
Последняя инстанция, тяжелейшее состояние после черепно-мозговой травмы. Как правило, на этой стадии, вероятнее всего, наступает летальный исход. Шансы выжить – один процент из ста. Если человек не выходит из коматозного состояния после двух-трех недель, то с каждым днем факт полного выздоровления становится крайне мал.
А потом она скончалась, так и не вернувшись ко мне.
Терять близкого человека невероятно тяжело… так тяжело, что сначала ты просто не понимаешь, что произошло. Есть только безграничное отчаяние, какой-то дикий животный страх, леденящее душу одиночество.
Я до безумия любил маму.
У нас были очень доверительные отношения. Она понимала меня, как никто другой, и поддерживала. Мы могли часами разговаривать ни о чем. Нам нравились одни и те же фильмы. Она интересовалась моим музыкальным творчеством. Всегда смотрела на меня так, словно на рояле для нее играл по меньшей мере сам Шопен[12]. Мама устраивала специально для меня «Ночи Монополии», подарила первый мотоцикл, хоть отец и высказал свой железобетонный протест… Внезапно лишиться ее стало для меня ударом в сердце.
Я тосковал, я горевал. А вот отец… отец, даже не выдержав адекватный срок траура, через пару месяцев привел в дом молодую любовницу – Еву. Наплевал на память о матери, предал все светлое и хорошее.
Из подстилки Ева очень быстро превратилась в законную жену и, соответственно, в мою мачеху. Неудивительно, что я взбунтовался. Против отца, против мачехи.
Едва я стал совершеннолетним, сразу пустился во все тяжкие. Тусовки, девочки, алкоголь… я всегда выбирал себе сломанных кукол, бездушных Барби, таких же дефектных, как и я сам – Кен с изъяном по имени Ник.
Мачеху ни во что не ставил, пытался при любом удобном случае задеть ее, поставить на место. Все чаще ругался с батей.
Чисто из принципа не стал продолжать семейный бизнес и вместо архитектурной академии, к которой готовился на протяжении последних лет, поступил вместе с Димасом на журфак.
Отец устроил грандиозный скандал, грозился лишить карманных денег и наследства.
Он-то не знал, что я подрабатывал по вечерам в ночном караоке-клубе на пару с Сотней и парнями из нашей любительской рок-группы «The fallen Angels band». Отец барабанщика был владельцем заведения и разрешил сыну с друзьями играть. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало…
Тем более это начало приносить клубу неплохие бабки.
Гонорары нам, конечно, платили далеко не голливудского масштаба, но для студентов вполне норм.
Тем более мама оставила мне хорошее наследство. Банковский счет с внушительной суммой, недвижимость, пару тачек. Да и бабушка с дедушкой души во мне не чаяли.
Учился я просто на изи. Мне нравилась журналистика.
Наверное, глубоко в душе я всегда был истинным гуманитарием. Само собой, мы с Сотней прогуливали пары, могли тупо не прийти на зачет, но оперативно закрывали все хвосты. Впрочем, не будь батя Димаса ректором универа, так легко мы бы не отмазались.
Каждую секунду своей жизни я пытался чем-то заполнить, ненавидя оставаться наедине со своим одиночеством. Если мы с компанией не шли в бар или клуб или не ехали куда-нибудь на отдых, то заваливались ко мне и устраивали эпичную вечеринку.
Жалобы соседей, визиты ментов, даже пьяные махачи…
Отец пытался исправно нести родительский долг. Пробовал вставить мне на место мозги, но я тупо не шел с ним на контакт. Я с мачехой больше ладил, чем с ним.
В один прекрасный момент мой разгульный образ существования привел к вполне логичным последствиям.
Надравшись в хлам, я попал в серьезное ДТП. К счастью, обошлось без жертв. Иначе бы мне точно светил условный срок. Как итог, суд, лишение водительских прав на два года и огромный штраф за порчу общественного имущества.
Потом я окончательно завязал с музыкой. Кинул парней прямо перед музыкальным конкурсом. Только Димас тогда поддержал меня. Мы ведь с ним с самого детства вместе. Считай, братья.
Ну и вишенкой на торте стала моя пьяная драка с сыном губернатора. Этот дрыщ малахольный оказался очень обидчивым перцем, и из универа меня сразу поперли.
Отец так разозлился, что и пальцем не пошевелил, чтобы помочь. Сказал, заслужил, пусть в армии из тебя сделают нормального мужика….
Понятно дело, ни в какую армию я не пошел. Хотя мне там пофиг уже стало: что, куда, зачем.
Родитель по бизнесу перебирался в Англию и меня с собой потащил на привязи. Добровольно-принудительно засунул в «Лондонскую школу журналистики». Надеялся, что извилины заработают.
Ну я же не совсем конченый дебил, правда?
Я учился.
В перерывах между налетами на местные пабы и прочие увеселительные заведения. Два лета подряд мотался на Ибицу, где уходил в полный беспросветный загул. И снова рейвы, фестивали и девчонки. Бесконечный день сурка, состоящий из затянувшейся вечеринки. Реки алкоголя, на амурном фронте без перемен – трофеи и победы, а мое сердце медленно и уверенно превращалось в огромную ледяную глыбу.
Короче говоря, за несколько лет вот такая радужная и беззаботная жизнь мне опротивела.
Как там писал известный классик?
«Недуг, которого причину
Давно бы отыскать пора,
Подобный английскому сплину,
Короче: русская хандра
Им овладела понемногу…»[13]
* * *
Клубы, бары, тусовки – мне все это глубоко наскучило. Как и жизнь в Лондоне. Когда отец закончил свой архиважный проект и предложил мне вернуться в Питер, я даже обрадовался.
До невозможности соскучился по своему родному городу.
Санкт-Петербург – это
