лица, что самому мимимишному котику в мире и не снилось. – У человека сердце.
– Что «сердце»?
– Прихватило.
– Тогда мы тем более не допустим его к полету.
– Мы думали – это любовь, – присоединилась я к разговору. – А оказалось – межреберная невралгия.
– Он уже выпил таблетку, честно-честно, – добавил Евгений.
– И ковыляет.
– Быстро ковыляет!
– Но там мокрый пол.
– Его только что вымыли, ну и…
– Что «и»?! – наконец решился нас прервать представитель авиакомпании.
– Вы пробовали скользить по полу с невралгией? – очень натурально ужаснулся Евгений.
– Угу! – подхватила я. – Когда и пол с невралгией, и пассажир?
– Какой пол? Какая невралгия? Какой пассажир?
– Я, – Сигизмунд так страшно прорычал у меня из-за спины, что я подскочила в высоту на полметра, не меньше. – Алла, помоги пожалуйста… Достань паспорт из кармана.
Обернувшись, я обнаружила, что Сигизмунд со страдающим лицом скособочился и крепко держится за ребра обеими руками.
– Вам точно не нужна помо…
– Не нужна, – отрезал Евгений. – Если что, я врач.
– Главное, чтобы на борту никто рожать не вздумал. Или сознание терять, – почти беззвучно пробормотала я, глядя, как от наших посадочных отрывают корешки. Успели! В последний момент успели!
Мы спустились на поле, влезли в автобус, собрали добрые взгляды всех остальных пассажиров и покатили куда-то вдаль. Всю дорогу Сигизмунд продолжал страдальчески морщиться, а когда через несколько минут в окне показался маленький суперджет, раскашлялся, разохался и уселся прямо на пол.
– Э-эй, – потрясла я его за плечо. – Все в порядке?
Сигизмунд не удостоил меня ответом. Только громко икнул и, чуть раздвинув пальцы сведенных на боку рук, продемонстрировал мне желтый клюв и любопытный, но при этом очень сонный чаячий глаз.
– Хорошо, что у тебя ладони большие, – прошептала я.
– И пресс плохой, – добавил Евгений, мнения которого никто не спрашивал. – В живот с хорошей мускулатурой вдавить и спрятать птицу не получилось бы.
Сигизмунд посмотрел на него убийственным взглядом и изрек:
– Сгинь.
– Куда? – поинтересовался поэт.
– Куда-нибудь на хрен к выходу из автобуса.
– Шаг с неба в брюхо железной птицы, – наставительно заметил Евгений, – действительно напоминает акт смерти.
И, сложив руки на груди, отвернулся.
Сразу после посадки в самолет я ухватила Сигизмунда за локоть и запихнула его в крошечную туалетную кабинку. Вместе с сумкой. Чтобы произвел акт переселения чайки в нужное место, пока бортпроводники не заметили неладное. Благо, что наши места были в последнем ряду, и не пришлось идти через весь салон.
Мне досталось сиденье рядом с Евгением, и я уже предвкушала самый поэтический полет в жизни (даром, что их у меня было немного) и самый длинный. Потому что во время путешествий на Кубу и в Перу я спала. А тут не сомневалась, что культурная программа будет слишком богатой, чтобы тратить время на какой-то пошлый отдых для организма. Но попытаться все же стоило.
Сигизмунд же сидел через проход. В соседи ему досталась кудрявая сухонькая женщина, на вид – типичная питерская интеллигенция в пятом поколении: очки на цепочке, шпильки в волосах, клатч на коленях и томик Тургенева в кармане на спинке впереди стоящего кресла. Я тут же попыталась поменяться с ней местами, справедливо решив, что с господином поэтом у них найдется масса общих тем для разговора, но пассажирка тут же возмутилась, сообщила, что сама зарегистрировалась на конкретное место и никому не намерена его уступать.
Ладно.
Всё.
Я пристегнулась, сложила руки на груди и сделала вид, что мгновенно заснула. Сладко и неотвратимо. До прилета в аэропорт с геопоэтическим названием Апатиты.
Однако уже через минуту после того, как мы оторвались от земли, произошло сразу несколько вещей.
С полки наверху, куда мы засунули сумку с Карлом, донесся громкий дребезжащий звук. Если не знать, что это такое, можно было заподозрить вибрацию и неполадки в креплении полки. Если же знать, где искать, – обнаружить вдохновенно храпящую чайку.
Не успела я подумать, как справляться с возникшей проблемой, как Сигизмунд сказал:
– Ох.
Я перевела на него взгляд и вмиг поняла, что вопрос храпящего пернатого уходит на второй план. На лбу у его котейшества выступили капли пота, лицо подозрительно побледнело, а в пальцах он сжимал только что отломанный кусок откидного столика. Я протянула руку и тронула Сигизмунда за плечо.
– Тебе… страшно?
– Да, – чуть слышно признался Сигизмунд, с трудом разлепив губы. – Как оказалось. Еще долго?
– Раз восемьдесят по столько же, – сочувственно прошептала я.
– О-о-о, – протянул Сигизмунд.
– Что такое? – перегнулся через меня Евгений. – Тошнит? У меня был приятель, его всегда тошнило при взлете и посадке, и…
И тут я поняла, что притвориться спящей категорически не удастся. Не говоря уже о том, чтобы по-настоящему поспать. Если я сейчас не приму огонь внимания поэта на себя, полет мог бы завершиться воистину трагически.
– Скажи, а ты часто летаешь этим маршрутом? – мило спросила я и для верности коснулась локтя Евгения. – Можешь сказать, что это за речка там, внизу?
По правде сказать, речка меня мало волновала.
Так же как и деревни.
И лесополосы.
И автомагистрали.
А потом кучевые облака.
И перистые.
И прихотливая игра света на крыле самолета.
Зато Евгений, рассказывая про все это, не обращал ни малейшего внимания на его котейшество. Который смотрел в одну точку, стоически принимая неожиданную поддержку от соседки:
– Хотите водички?
– Знаете, мне корвалол помогает. Хотите поделюсь?
– Обязательно следует обтереть лоб влажной салфеткой.
– Скажите, а вы пытались прорабатывать этот страх с психологом?
– Кстати, меня Ираидой зовут, а вас?
– Когда у такого красивого мужчины есть простые человеческие слабости… Это так мило. Нет, это просто завораживает!
Так.
Я правильно расслышала?
Интеллигентная кудрявая соседка откровенно клеила Сигизмунда. Который, к сожалению, никак не мог оценить свой первый выстрел из лука амура в сердце смертной женщины. Потому что явно был занят размышлениями о вечном. А еще через каждые пять минут вставал, открывал полку и поправлял сумку ударом кулака. После этого «вибрация» «птичий храп» прекращалась. На следующие пять-шесть минут.
Так мы и летели.
А когда самолет уже заходил на посадку, Евгений вдруг хлопнул себя по лбу и просиял.
– Алла! Алла! Я только сейчас понял, зачем ты попросила меня поучаствовать в перформансе.
– Да? – скептически спросила я. Уж точно не ожидая правильного ответа про пробуждение незнамо где заснувшей чайки.
– Да! – кивнул поэт. – Это же первое условие нашего квеста. Когда одна палочка и восемь косточек победят непреодолимые обстоятельства… Вот палочка, – он торжественно воздел дудку. – А вот косточки, – и ткнул пальцем в подвеску на бубне, который не влез в сумку, и пришлось всю дорогу держать его на коленях. – Их как раз восемь. Только обстоятельства я пока не интерпретировал.
В этот момент шасси коснулись взлетной полосы, и голос в динамиках прохрипел:
– Добро пожаловать в аэропорт города Апатиты.
– Я думал, мы летим в Кировск, – прошептал Сигизмунд, который за полет, кажется, потерял килограммов пять и все оттенки настроения, кроме серьезного.
– В нем нет аэропорта, – тут же сообщил Евгений. – А я-то думал, что все участники группы разбираются в географии и предстоящей
