поэту дудку. – Ты знаешь какие-нибудь духоподъемные песни?
– В смысле, слова?
– В смысле, на дудке.
– Это флейта.
– Тогда на флейте.
– Какие именно духоподъемные? – нахмурился Евгений, взяв дудку – то есть флейту – в руку и озабоченно ее разглядывая. – Про смысл жизни? Про любовь? Про пионеров?
– Любые, – ответила я и покрепче взялась за бубен. – Давай срочно устроим перформанс.
– Прямо тут? – сложно сказать, чего было больше в голосе Евгения, осторожного восхищения или легкого ужаса.
– Да, причем немедленно. – Я нашла глазами Сигизмунда, уже на позиции, и через силу улыбнулась Евгению. – Начинай. Я подхвачу.
Надо отдать поэту должное. Он не стал отговаривать меня, не отказался от великой миссии (смысла которой ему, по понятным причинам, не объяснили) и не повел себя так, как повели бы девяносто процентов среднестатистических добропорядочных людей.
Он хмыкнул, дунул в ду… во флейту и перекатился с носков на пятки, а потом с пяток на носки. Одернул манжеты и хорошо поставленным голосом громко произнес:
– Итак! Сегодня, для того чтобы скрасить ожидание в аэропорту нашего любимого города, мы поднимем вам настроение. Начнем с проверенных годами мелодий.
И – внезапно – вполне мелодично и даже с импровизациями заиграл «Не плачь, девчонка». Пассажиры начали удивленно оборачиваться, улыбаться, подходить поближе, и я на всякий случай задвинула приоткрытую сумку с феей под сиденье. Чтобы вдруг не подумали, что мы тут за деньги играем, а не по велению души.
Подняла над головой бубен, подарила всем фирменную улыбку ши – такую искреннюю, как будто магия была при мне – и заиграла.
Хлоп, хлоп, хлоп кончиками пальцев, потом два раза ладонью, Стук, стук, стук сгибом пальцев, и снова ладонь. Крутануть бубен на кончике пальца, чтобы косточки пропели-прошелестели собственную песенку, и снова попасть в ритм.
Через минуту Сигизмунд показал большой палец. Это значит, что? У нас получалось именно то, что нужно. А значит, представление продолжается.
– Не стесняйтесь, подходите поближе, дарим всем радость, – пропела я и даже не покраснела от смущения.
Во-первых, ши не смущаются.
Во-вторых, чем больше людей будут радоваться, тем больше силы мы накопим.
В-третьих, Евгений ни разу не сфальшивил, а это дорогого стоило. Даром, что я никогда не любила и не умела играть веселые песни, но гармонию-то я читала отлично.
Тут песня внезапно закончилась, и нас наградили аплодисментами.
Евгений вопросительно посмотрел на меня. Мол, еще? Я кивнула, рассеянно наблюдая, как через толпу пассажиров движутся два работника авиакомпании. Должно быть, именно к нашему гейту. Я положила руку поэту на плечо и чуть слышно шепнула ему:
– Песню покороче.
– Понял, – отозвался он. Замер на мгновение, прикусив бочок флейты, а потом рассмеялся. И громко объявил:
– А теперь песня про мастерство дзена! И ударные инструменты.
Быстро просвистел короткое вступление, а потом таким голосом, как будто только что выиграл миллион в лотерею, ну или получил благословение от всего благого двора… запел, выстукивая ритм синхронно со мной. Он исполнял так зажигательно, что я поймала себя на том, что через несколько секунду уже притопывала и пританцовывала. И когда объявили посадку на наш рейс, просто махнула на это рукой. Тем более что объявление все равно было еле слышно.
По барабану.
Бум-бум.
По барабану!
Бум-бум.
По барабану?
Бум-бом!
Пурум-пурум-пурум!
Кажется, нам подпевал каждый второй в зоне посадки. Постукивал подошвами ботинок по полу, хлопал в ладоши и улыбался.
А Сигизмунд сиял, как золотая статуя Бастет, и творил какую-то сложно выверенную магию без магии. Перебирал руками в воздухе, словно находил в нем отдельные нити песни и плел из них средство для пробуждения непутевой чайки.
И я даже поверила, что нам и вправду по барабану все неприятности.
А потом песня закончилась, и электронный голос объявил: «Идет посадка на рейс авиакомпании “Северсталь” в Кировск у гейта номер девять. Просим пассажиров поспешить, до окончания посадки осталось пять минут».
– Можно теперь что-нибудь исключительно героическое и еще более короткое? – пихнула я Евгения в бок.
Он в ответ ткнул меня пальцем в плечо – вот ведь наглец! хм… – и сообщил:
– Конечно!
Скользнул в сторону, позаимствовал у мужичка в свитере крупной вязки (в августе! в свитере!) гитару, выпутал ее из тканевого чехла и запел некое странное творение на смеси испанского и русского языка. Общий смысл его сводился к тому, что сначала Евгения на этой земле никто не ожидал, хотя он и пришел, а потом он всех закопает. Или что-то вроде того. Под нее было очень легко выстукивать ритм, но что в тут такого духоподъемного и веселого, я (в компании с большей частью пассажиров) не понимала – ровно до того момента, как вокруг нас самозародились люди отчетливо бардовского вида (а потом и небардовского тоже) с эйфорией в глазах. А моя сумка под сиденьем приподнялась и отчетливо заплясала. Кажется, фея абсента не устояла перед вайбами фестиваля авторской песни.
Один бородач даже потянул меня за штанину и спросил громким шепотом:
– Вы что, тоже с физфака МГУ? Я вот в семьдесят пятом заканчивал…
Но не успела я ответить, как нас перебили.
«Вниманию пассажиров: Морш Сигизмунд, Морозов Евгений, Шин Алла, посадка на ваш рейс заканчивается. Пройдите к девятому гейту. Повторяем, вниманию пассажиров…»
(Плейлист Евгения:
1. «Не плачь, девчонка», Эдуард Хиль
2. «По барабану», Алена Свиридова
3. «Когда я пришел на эту землю», Сергей Никитин)
– Бежим! – хором сказали мы с Евгением друг другу.
После чего поэт отбросил гитару красивым жестом (бедная гитара! кажется ей очень повезло, что поблизости оказался ловкий бородач с хорошей реакцией). Засунул флейту за пояс. Торжественно поклонился зрителям, прижав ладонь к сердцу. А потом схватил свой рюкзак (интересно, кстати, сколько он весил вообще? с друзой-то кварца внутри!), внезапно подхватил мою сумку (с феей!) и спросил:
– А где Сигизмунд?
Хороший вопрос. Потому что на расстоянии прямой видимости Сигизмунда не наблюдалось.
– Не знаю, – я пожала плечами, потянулась на всякий случай к Сигизмундовой сумке, как вдруг Евгений подхватил и ее тоже. В результате став похожим на ежа-переселенца, который собрал в поездку все, нажитое непосильным трудом, но почему-то обвешался с ног до головы ручной кладью, вместо того чтобы упаковать вещи в нормальный большой чемодан.
Развернулся и довольно резво побежал к девятому гейту.
М-да. Кажется, я явно недооценила физическое состояние современных поэтов. Возможно, в этом веке они не травили друг друга мышьяком, а вместо этого тайно посещали спортклубы по абонементу «Только для возвышенных персон».
В итоге до гейта Евгений добежал первым. И, тяжело дыша, протянул паспорт.
– Сигизмунд… – выдохнула я. – Морш который. Он тоже с нами. Уже бежит. Вон там.
И неопределенно махнула рукой.
– Уже прошел досмотр! – веско добавил Евгений.
– Заканчиваем уже, – хмуро сказал представитель авиакомпании. – Посадочные, пожалуйста.
– Но Сигизмунд…
– Мы закрываем гейт.
– Войдите в положение, – несмотря на сумки и рюкзак, Евгений проявил чудеса ловкости и буквально обтёк стойку, оказавшись рядом с милой девушкой, которая считала корешки посадочных. И сделал брови домиком, состроив такое умильное выражение
