вон там, сидят, дышат, разговаривают. Вопрос требовал незамедлительного решения, но какого именно, Елизавета никак не могла понять.
Часть 3. Затронная жизнь
Глава 1. Судьба Брауншвейгского семейства
Решение было принято в начале декабря 1741 года. Всю семью было решено выпроводить из России. Можно даже сказать, достойно выгнать. Елизавета Петровна говорила, что отъезд Брауншвейгского семейства – дело решенное, что выделит деньги путевые издержки, сохранит к ним почетное обхождение. Императрица оставляла Анне орден Св. Екатерины, а Ивану и Антону Ульриху Андреевские ордена. Это известно из донесений французского посла, который также сообщал, что Брауншвейгскому семейству будет назначено ежегодное вознаграждение, сумма которого будет зависеть напрямую от того, как они будут себя вести. Надо полагать, что отсутствие выражения рефлексии по былым временам и негативных высказываний семейства в адрес российской власти, могли повышать сумму довольствия.
Елизавета Петровна решила узнать, чего б ещё хотелось Анне Леопольдовне для благополучного отъезда. На тот момент свергнутая регент могла просить чего угодно. Более того, чем больше высказала бы своих обычных меркантильных хотений, тем сильнее формировала бы уверенность правительницы, что материальными благами можно всегда насытить аппетит уезжающих. Но Анна попросила лишь одного: не разлучать её с Юлианой Менгден, чем очень разозлила правительницу[119]. Вероятно, подобная сентиментальность, в представлении Елизаветы, представлялась слабостью, которой могут воспользоваться недоброжелатели за рубежом. Да и Менгден была хорошо известна – прямой канал воздействия на ум и сердце Анны; амбициозная донельзя, она могла и сама надоумить принцессу на опасные мысли и действия. Тем не менее, просьба была удовлетворена. А вот насчет материальных благ Елизавета ещё вопросы задаст.
Расселась бывшая правящая семья по зимним повозкам да покинула Санкт-Петербург в два часа ночи. Со всем их нехитрым скарбом, с преданными им людьми: две сестры Менгден, три камер-юнгферы, карлица, сидельница, две кормилицы, прачка, и другие[120].
Сопровождать было поручено надежному Василию Салтыкову, бывшему ранее генерал-полицмейстером. В качестве конвоя была определена команда в сто человек.
Согласно инструкции, которую получил Салтыков, следовало препроводить вверенных ему особ через Нарву, Дерпт, Ригу к границе Российской империи, до Митавы. Во время пути надлежало обеспечивать должное почтение, выказывать уважение, кормить их и содержать до самой границы наилучшим образом, чтобы вообще не было у них никаких поводов для жалоб. В Митаве сопровождаемым следовало предоставить свободу, перенаправив заграницу, а конвою и самому Салтыкову вернуться в Санкт-Петербург.
Была и другая, секретная инструкция, где указано, чтобы в пути ни с кем принц и принцесса не встречались, не общались, ни под каким предлогом. Если те какие-то письма решат направить, то их перехватывать и отправлять в Кабинет Её Императорского Величества. Но запрещать писать не следовало, говорить о том, что их послания не дойдут до адресата, тоже не дозволялось. Таким образом, в Петербурге могли быть в курсе настроений и намерений политэмигрантов.
Казалось бы, всё предусмотрено, скоро уже бывшая императорская семья окажется в Европе и заживет новой жизнью, которая уже не будет связана с российской историей. Но этот момент всё как-то не наступал. Анна Леопольдовна, а особенно Антон Ульрих, могли отметить, что уж очень эта поездка тягучая и нудная. Лошади словно не торопятся, да их и не погоняют особо. Царила какая-то медлительность, которую урожденные немцы могли запросто списать то ли на природную русскую неповоротливость, то ли просто на свойственную этим местам зимнюю хандру, когда кажется, что все готовы впасть в спячку, подобно медведям и не наблюдать эти скучные холодные дни с совершенно коротким периодом тусклого света. Каждая остановка этого каравана по дороге в Митаву превращалась в потерянный день. Часто и по два дня готовились к следующему переезду.
Невдомек было принцу с принцессой, сопровождающим их лицам и даже конвою, что вся эта нерасторопность была четким исполнением еще одной, третьей, самой секретной инструкции. В ней Елизавета и распорядилась двигаться очень медленно, делать длительные остановки.
Даже то, что после долгой остановки в Нарве, в Риге вновь возникли проблемы с починкою обоза, и приходится расположиться в цитаделе на постой – это всё указания императрицы. Салтыков исполнял всё четко. Теперь требовалось ждать новых указаний.
Всезнающий француз Шетарди писал в те дни, что Елизавета находится в волнении относительно прибытия из Киля своего наследника Карла Петера Ульриха (того, что так боялась Анна Леопольдовна). Новая императрица определила его своим наследником и ждала его приезда. Чтобы доставить этого подростка в Россию, требовалось преодолеть и Мекленбург, и Брауншвейгское герцогство, а потому возможны различные провокации. Для гарантии безопасности проезда и требовалось задержать родню правителей этих земель. Совершался обмен принцами с Европой.
Но можно эту тему развить и в ином направлении. Елизавета Петровна изначально не планировала никого никуда отпускать. Но если сразу же об этом заявить, то могут возникнуть в Европе препятствия по вывозу «голштинского чертушки». Следовательно, объявляется, что Брауншвейгское семейство будет отпущено, эта информация доходит до иностранных послов, осуществляется фактическая отправка людей к границе, но то обоз сломается, то ещё какая чисто бытовая проблема приключится, вектор-то задан. В пользу этой версии говорит и то, что после прибытия уже в Россию герцога Гольштейн Готторпского, вопрос о продолжении следования на Запад Брауншвейгского поезда не поднимался. В начале февраля 1742-го будущий Петр III уже оказался в Петербурге, но в Рижском замке семья Ивана VI оставалась аж до декабря того же года.
Летом 1742 года случилось событие, которое потрясло Елизавету Петровну и показало ей не гипотетическую, а реальную опасность, которая исходит от беззащитных, казалось бы, Антона, Анны и двух их детей. Александр Турчанинов, который был камер-лакеем, то есть придворным служителем невысокого уровня во дворце, вступил в сговор с двумя военными из Преображенского и Измайловского полков. По всей видимости, эти люди во время одной из своих встреч домечтались до скорейшего продвижения по службе. Наиболее кратким для того путем они выбрали государственный переворот. Решили, что Елизавету и её наследника Петра Федоровича следует умертвить, а на престол вернуть Ивана Антоновича. Далее по плану было – купаться пожизненно в благодарности Брауншвейгского семейства. Разумеется, преступниками заговорщики себя не считали, они придумали себе оправдание, что восстанавливают справедливость, припомнили даже Елизавете её рождение вне брака. Дальше планирования дело не зашло, и за такое в прежние времена их бы непременно казнили, но новая императрица дала обет, что не будет никого лишать жизни. Потому заговорщики остались живы, правда им вырвали ноздри, а Турчанинову еще и язык, да и отправили в Сибирь[121].
Это событие укрепило Елизавету в мысли, что нельзя семью Брауншвейгскую далеко отпускать от себя. Должны под контролем быть, причем, все они. Конечно, верный Василий Салтыков за ними смотрит, в этом нет сомнений. Но, представляется, что он слишком мягок к узникам.
