его родители и сестренка.
Поплатились за бездействие своей беспечной правительницы, а равно и за свою безынициативность и многие чиновники самого высшего ранга. Остерман закончит свои дни в Берёзове, куда когда-то были отправлены так же павшие с высот небосвода Меньшиковы, Долгоруковы. Уже ушедший в отставку Миних тоже будет осужден и отправится в сибирский Пелым, откуда уже выезжал помилованный Бирон, вроде бы даже эти заклятые коллеги по несчастью даже пересеклись по дороге, с пониманием дела молча приветствуя друг друга.
Как и любая революция пожирает своих детей, этот переворот тоже через некоторое время нанесет удар по ярким его исполнителям. Де ла Шетарди будет уличен в неприятных выражениях и тайных сговорах относительно Елизаветы, лишен русских наград и выслан из страны. А лекарь Лесток арестован и с конфискацией имущества отправлен в ссылку до конца жизни Елизаветы[114]. Но это случится потом.
Как много поворотов судьбы могло произойти с этой женщиной. Она могла остаться непризнанной дочерью русского царя, если б не случилось чудо, и Петр не женился на их с сестрой матери. Её могла ждать судьбы французской королевы, если б случился задуманный брак с будущим Людовиком XV, Версаль и конкуренция с мадам Помпадур. Но французы как-то замолчали этот вопрос. От этого намерения у Елизаветы осталась на всю жизнь любовь к Франции и французской культуре.
В другом варианте дело почти дошло до свадьбы. Это случилось в уже таком далеком 1727-м. Елизавете было всего восемнадцать лет. Избраннику – двадцать. Женихом был принц Гольштейн-Готторпский Карл Август. Двоюродный брат герцога Голштинского, за которого вышла замуж сестра Анна Петровна – именно от них и родился Карл Петер Ульрих. Но жених заболел и умер во время приготовления к свадебной церемонии. Незакрытый гештальт этот Елизавета завершит через женитьбу своего наследника на племяннице своего жениха Софии Августе Фредерике (будущей Екатерине II).
Были и другие варианты, с кем связать судьбу Елизавете. Могла и в Португалию уехать. Даже персидский шах Надир просил её руки. Хотели её принять в свою семью и Долгорукие, и Меншиков через женитьбу на Елизавете своих сыновей. Была версия даже связать ее судьбу с тем самым Морицем Саксонским, с которым не получилось у Анны Иоанновны.
В конце концов, могла быть много раз отправлена в монастырь, а то и в заключение двумя Аннами. Но нет. Ничего из этого не случилось. Словно целенаправленным потоком вела её жизнь в эту ноябрьскую ночь, в этот новый день.
Одинокая 32-летняя женщина во дворце. Своем дворце. Перед дворцом полки выкрикивали ей, Елизавете Петровне: «Виват!», «Ура!» – всё в честь нее. Она держала на руках свергнутого Ивана, умилительно и, словно даже искренне, приговаривала: «Ах ты, невинный бедняжка!». А мальчик радостно реагировал на крики солдат, повторял за ними: «Ура! Ура!». Тетушка печально замечала ему: «Ты не знаешь, что против себя же говоришь!»[115].
Оставь его при себе, Елизавета! Вырасти себе наследника из него! Нет. Не будет этого. Она запустит новый хоровод исторических событий.
Давайте заметим иной символизм ситуации. На руках Елизаветы в этот момент смещенный ею мальчик, рождение которого было сконструировано. Анна Иоанновна соединила родную племянницу и немецкого принца, чтобы получился Иван Антонович. Сама же дочь Петра, будучи бездетной, ровно также создаст пару из своего родного племянника и немецкой принцессы, в результате на свет появится очередной плод нелюбви – Павел Петрович. Как и Анна Иоанновна, Елизавета заберет под свою опеку будущего новорожденного. Ровно как и сегодня Ивана она будет через 13 лет держать на руках того малыша. Будущего императора Павла I, которому суждено быть убитым на этом же месте, во дворце, который будет им построен на месте Елизаветинского. Такой вот узел исторический на месте современного нам Михайловского замка.
Заря новой императрицы
Из подписанной Елизаветой Петровной за год до переворота, 10 ноября 1740 года, Клятвенного обещания[116]:
«…обещаюсь и клянусь Всемогущему Богу пред святым Его Евангелием в том, что хощу и должен… Его Императорскому Величеству своему природному и истинному Государю Иоанну Третьему, Императору и Самодержцу Всероссийскому, верным, добрым и послушным рабом и подданным быть и во время его… малолетства… Его Величества Матери Ея Императорскому Высочеству Великой Княгине Всероссийской Анне… во всем должное повиновение и послушание отдавать… устав свято и ненарушимо содержать и без всяких отмен по оному поступать и в том во всем живота своего в потребном случае не щадить… В заключении же сей моей клятвы целую Слова и Крест Спасителя Моего Аминь»
Елизавета Петровна понимала, что пришла к власти она хоть и на волне народной любви, но все равно незаконно, да и, как-то, не по-человечески. Она не вписана ни в одно завещание. Из аргументов – только отец. Надлежало теперь ей объяснить современникам этой истории цели и задачи. Никто, конечно, не собирался лить слезы по ушедшему со сцены, так толком и не появившемуся Ивану Антоновичу или по Анне Леопольдовне с её свитой. Здесь даже не требовалось особенно оправдываться. Хоть и высказывается порой мнение, что благодаря своей мягкости, Брауншвейгская фамилия завоевала симпатии в гвардии и в высшем обществе, оставив о себе сожаление[117]. Если б действительно было так, то не случился бы никакой переворот, уж тем более, при поддержке гвардии. Скорее всего, это нотки последующей ностальгии, которая непременно возникает во все эпохи «по прежним славным временам».
Но ведь Елизавета не регента сменила. Свергла она малолетнего и законного императора Иоанна III, который ничего плохого в своем правлении совершить не мог чисто физически, а значит и пытаться обвинить его в чем-то невозможно. Новая императрица выбирает другое решение – предать малыша забвению, как будто его никогда и не существовало вовсе. Была Анна Иоанновна, затем некая неразбериха между Бироном и Анной Мекленбургской, и вот явилась она – матушка-государыня-благодетельница. А чтобы про Ивана не вспомнил никто в будущем, то приказала переделать печати государственные с его именем, монеты с этим младенческим ликом перелить. Уничтожена была даже медаль, отчеканенная в память об упокоении императрицы Анны Иоанновны, ведь там был изображен ребенок, передаваемый России с неба[118].
Поручено собрать со всей страны бумаги, изданные в период этого краткого правления и передать в Сенат. Не только указы с его именем изымались. Все документы, которые содержали даже упоминание его титула: манифесты, присяжные листы, церковные книги, проповеди, формы поминовений (это всё сжигали). А указы, грамоты, регламенты – то требовалось поместить в Сенате и Тайной канцелярии под строго ограниченным доступом к ним, а при выдаче справок по ним не следовало упоминать имя и титул монарха. Эти документы получили рабочее название «с известным титулом».
Но одно дело документы. Что же делать с теми живыми людьми, которых от власти-то отстранили. Они же,
