точно не побрезговала появиться в списке.
— Если тебе не будет трудно, то я позволю себя катить. — Я собрался с силами, прежде чем произнести вслух подобную мысль.
— Спасибо.
— За что?
Если б мог, я б тоже встал и отодвинул ширму, чтоб посмотреть на лицо моего собеседника, пока тот будет отвечать. Опять глупый вопрос, но мне правда интересно.
— За то, что позволишь быть рядом в такой момент.
Что-то с ним не то. Странный он какой-то. На прогулке, может, спрошу, что Диогу там наговорил доктор, решивший внезапно перейти на зашифрованный шёпот. Конспиратор хренов.
Без пульта ощущается некая слабость. И физическая, и моральная. Меня наказали будто за то, в чём и вины моей нет. Я попросил Диогу включить телевизор вручную. Он крякнул, вставая, и нажал кнопку. Экран загорелся нехотя, долго показывая лишь слегка просветлевшее пустое полотно пластмассовой коробки, висящей на стене. Диогу лёг обратно и совсем смолк, его жизнедеятельность утонула в громкости новостей. Что там? Да ничего интересного, пусть воображаемые люди говорят о своих воображаемых проблемах.
Полдник был пресным. Ну, как есть пресным. Кефир и малюсенькая булка. Без изюма, без пудры, без крема. Со вкусом хлеба. Пришлось заставить себя проглотить, ведь завтрак слишком быстро вышел из меня, а обед я не осилил вообще. Медсестра забрала подносы, и тут же в палату вошли два санитара, катя перед собой инвалидное кресло. Я уставился на него как на предмет искусства, суть которого мне никак не удаётся раскрыть. Диогу встал рядом со мной, протянув в мою сторону руку. Я принял её и попытался встать, сил хватило пока лишь на то, чтобы сесть на койке и свесить ноги. Голова закружилась, я отвёл взгляд от двух санитаров, всё время стоящих у входа и не двинувших и пальцем. Опустил сначала одну ногу, вдев стопу в один из тапок, о которых уже забыл. Их давным-давно принёс брат и сунул под койку. Вдел вторую ногу и чуть приподнялся, опять же не без его помощи. Диогу практически подхватил меня за подмышки и усадил в кресло. Старые пролежни налились кровью, и ещё до моего приземления назрел жуткий зуд, мерзкий сладковатый запах поднялся к ноздрям.
— Увези меня отсюда, пожалуйста.
Диогу молча развернул кресло и выкатил меня в коридор. Санитары шли чуть поодаль. Перед нами расступались люди. Доктора, медсёстры, больные и просто посетители. Они смотрели на нас с Диогу попеременно, и я сначала боялся встречаться взглядами, а потом начал чуть ли не с вызовом пялиться каждому в глаза. И что все так уставились? Один мужчина катит другого, мы просто… друзья? Не вижу тут ничего постыдного.
На лифте спустились на первый этаж. Отдельно от санитаров, к слову. Я уже и забыл, как выглядит вестибюль. Туда-сюда сновали человеческие тела, стало некомфортно. Диогу словно прочитал мои мысли и ускорил шаг. Меня вдавило в спинку кресла от возросшей скорости, я невольно улыбнулся, словно оказался на разогнавшейся качели. На улицу мы выскочили как пробка из бутылки, по лестницам я скатился чуть ли не один, ведь Диогу на секунду отпустил моё кресло. Я до усёру перепугался, но это было запланировано, как он мне сказал. Было смешно и страшно. Люблю, когда так.
— Санитары ещё не вышли. Наверное, лифт долго ждали. Куда поедем?
— Туда, — я указал пальцем на маленький парк рядом с больницей. Когда ещё оставались силы, я подходил к окну и рассматривал приходивших туда людей. Потом бросил это занятие, погрузившись в какую-то зависть и ревность. — Поехали к деревьям.
Диогу меня катил аккуратно по тонкой асфальтированной дорожке. Перед нами расступались люди, давая проезд, я чувствовал себя важной персоной. У меня есть водитель и что-то вроде мигалки — в случае чего могу взвизгнуть, если кто-то осмелится встать на пути. Мы остановились у скамейки. Диогу развернул меня к фонтанчику и сам грузно свалился на деревяшки.
— Ты тяжёлый.
— Не говори глупости, меня я и правда немного обиделся. — Да и тебе не помешает немного размяться, а то совсем обленишься в больнице. Я уж знаю.
Я погрозил ему пальцем, совершенно забыв, что это телу его лет двадцать пять, а разуму — сотни тысяч. Передо мной будто сидел неопытный, наивный и глупый юноша, совершенно ещё не знавший ничего об окружающем мире. Научу я его, как быть взрослым, а то совершенно расслабится.
Санитары показались на горизонте. Они не спешили, даже увидев нас, и хорошо. Их надзирательский вид противен, пусть дадут хоть немного пространства. Тут так свободно дышится. Я выдохнул и скрючился в кресле словно креветка, забыв, как держать тело в вертикальном положении. Ноги затекали, приходилось поднимать их и двигать стопами, чтоб заставить очерствевшие мышцы немного пошевелиться.
— Николай Анатольевич дал нам сорок минут.
— Кто?
— Наш лечащий врач.
Я действительно забыл, как зовут доктора. И «лечащий» тоже совершенно сбило с толку.
— Думаешь, мало?
— Мне хватит, думаю. — Диогу запрокинул голову, словно разглядывал пустое синее небо, чуть задетое тонкими оранжевыми разводами заката. — А тебе?
— Тоже. Я до недавнего времени вообще не думал, что ещё выберусь на улицу, так что мне любого времени сейчас хватит.
— Ну да. Сигаретку бы.
— Ага.
Санитары встали чуть поодаль, будто спрятались в кустах. Я глядел на них с вызовом, как на проказников с соседней улицы. И чёрт бы с ними. У меня всего сорок минут? Я выдавлю из них всё расслабление, что смогу. Диогу будто стал тише дышать. Я даже специально проследил за тем, как его грудь медленно, но вздымалась, пока её хозяин сидел будто с оторванной головой. Со своего кресла не видно лица Диогу, и поэтому холодок внезапного страха пробежался у меня по костлявой спине, когда тот заговорил.
— Это напомнило один случай. Я тогда жил в Париже и очень много пил. Я спал с женщинами, мужчинами, но чаще всего я спал на улице. Это было после войны в девятнадцатом веке, за который успел умереть раза четыре. По разным причинам, так уж получилось, что в то время никак не получалось по-настоящему ухватиться за существование. Я зачем-то каждый раз рождался во Франции. Четыре жизни подряд
