1939 году пытали одного монаха, а тот и сказал, что своими глазами видел несметное золото, открывшееся его собрату… Но назвать имя собрата и место не успел. Умер. Тот следователь, что пытал монаха, и рассказал об этом уже Примусу. А труп подруги утром же выбросили в реку.
– А почему же ты до сих пор жив?
И тут Фома замолчал.
– Оставим. Слава Богу, что жив. А теперь давай по существу. Скольких тогда собратьев было арестовано?
– По всему краю под разными предлогами арестовали 37 монахов… Это я уже выяснил недавно, когда был вхож в епархию.
– Что в таких случаях следует говорить, Фома?
– Упокой, Господи, души невинно убиенных собратьев наших…
– Аминь! А сколько монахов числилось тогда по ведомостям епархии?
– Если не считать владыку, то 39…
– Значит, они не нашли тогда только старца Варсонофия и ушедшего с ним в скит, а после на фронт… игумена Георгия, то есть меня… Об этом мне три дня назад рассказал сам монах…
– Теперь они знают, что вы вернулись. Вам и старцу грозит опасность.
– Сейчас время военное. Уже не арестуешь, как в 37-м… А потому будут пока только следить… Для этих целей они приставили тебя ко мне?
– Да! – сказал и потупил взгляд Фома.
Георгий понял, как тяжело далось парню это его последнее признание. Что свидетельствовало лишь о его полном и безграничном доверии человеку, которому он в этом признавался.
– Для начала – хорошо, что сознался.
– И что теперь со мной будет? – спросил юноша.
– Тебе решать, с кем и на чьей стороне ты будешь теперь воевать… Без боя из такого окружения к своим уже нам не прорваться… И кто здесь свой? Еще не понятно. Так что подумай. Все взвесь. И любой твой выбор я приму. К тому же, как говорила мне моя крестная, невольник не богомольник…
– Свой выбор я сделал, как только увидел вас в храме. И уже позже, в гостинице, понял, что вы не монах, а выполняете какое-то важное задание. Не бросайте меня, пожалуйста. Честное слово, я вам еще пригожусь…
– Конек ты мой Горбунок. Видно, что на роду нам написано вместе с Кощеевым царством биться. Только чтоб не скулить потом…
Фома бросился на грудь к игумену, как к самому родному и близкому на свете человеку. Этот юноша, потерявший всех близких, сумел в сумасшедшей круговерти бродяжнической, а затем и воровской жизни не опалить свое сердце, не ожесточиться против всего мира, а все эти годы тянулся к крепкому мужскому плечу.
Георгий, который и сам в жизни был лишен родительской теплоты, принял его в свои объятия. И заметил, что сердце при этом было на удивление спокойным. Видимо, его камертон оценил правильность такого шага и молча согласился с ним.
– Вот и начинается твое настоящее монашеское послушание. Пусть знают, что ты не зря ешь монастырский хлеб. Что бы ты мне предложил? Как поступить?
– Я бы не пришел на эту встречу под каким-нибудь предлогом. Но узнать об этом они должны в самый последний момент. Когда девушка из цирка, которую вы ищете, будет на месте. И когда все поймут, что встреча сегодня уже не состоится, то проследить, куда они ее перевезут.
– Возможно, что это не самый плохой вариант. Но мы не станем играть в прятки. Пусть они знают, что золото у нас есть. И обменяв девушку на золото, они потянутся по нашим следам за оставшейся и большей частью. И найдут это золото… А потом, как пауки в одной банке, начнут убивать друг друга?.. Про это ты тоже в книжках вычитал?
– В одном кинофильме видел…
Поздно ночью игумен, в монашеском облачении, проходя по улице Разина, зашел в районный отдел милиции и подошел к окошку дежурившего милиционера в звании капитана.
– Извините за поздний визит, – начал он, – не могли бы вы мне подсказать, как найти дом № 13 на Розовой даче?
– Вы кого-то там ищете?
– Там женщина при смерти, хочет исповедоваться.
– В такой поздний час? Первый раз про такое слышу… В какой квартире она живет?
– В тринадцатой…
– Вы ничего не путаете, батюшка?
– Так мне передал посыльный. А что-то не так?
– Я был участковым в этом районе. Там с начала войны никто не жил. Вернее, жили, но как-то не приживались. Что-то в этой квартире было тяжелым, гнетущим… То болезни у людей начинались, то вешались сами… Кто же там мог сейчас поселиться…
И крикнул дежурного милиционера:
– Старшина Евгеньев…
На крик вышел немолодой, но крепкий милиционер.
– Отведешь священнослужителя к дому № 13 на Розовой даче. Все сам проверь, прежде чем он пройдет в квартиру. Что-то мне не нравится этот ночной вызов. И пока он всё не сделает, будешь оставаться с ним. А после проводишь до гостиницы. Вы ведь в гостинице остановились? – спросил он уже у священника.
– Да! И извините, что причиняю вам столько беспокойств.
– Уж лучше вас немного покараулить, чем потом расследовать еще одно убийство.
– Тут я с вами не могу не согласиться…
Через какое-то время они уже стучались в квартиру в доме № 13 на улице Разина. Дверь отворилась. И двое уже не молодых, но рослых и плечистых мужиков увидели в дверном проеме монаха и сопровождающего его милиционера.
Наступила пауза.
Священник ее разрядил:
– Где больная, которую я должен исповедовать? – и тут же смело и быстро пошел в комнату, зная, что его спину прикрывает старшина.
Зоя сидела на диване. Несколько кровоподтеков на лице. Разорванное платье…
Опытный милиционер все сразу понял и мгновенно выхватил табельный револьвер.
– А ну, все к стене! Руки вверх! Никому не двигаться…
Георгий уже выводил девушку к лестничной площадке. А старшина прикрывал их отход. Уже у самого парадного он вдруг вспомнил про портфель, который монах оставил в квартире на полу.
– Батюшка, вы портфель там оставили.
– Не теперь, старшина. Сначала в гостиницу
