пушниной. Вновь и вновь европейцы пытались потеснить посредников в надежде на то, что сами они могли бы закупать меха гораздо дешевле, однако сталкивались с постоянными неудачами, поскольку следовавшие одна за другой группы туземцев пользовались своим временным стратегическим превосходством. Поскольку торговые пути проникали в глубь континента все дальше, перевозка и стоимость хранения постоянно росли, заставляя европейцев добывать все больше мехов. В свою очередь, торговля мехами побуждала индейцев охотиться и ставить капканы на локальные популяции зверей в таких масштабах, которые не могли сохраняться длительное время. Этот круговорот должен был подпитывать трансконтинентальную экспансию пушного промысла в 1590–1793 гг.
Первые торговые маклеры появились там, где поблизости от реки Сагеней обитали индейцы монтанье. Низовья реки представляли собой глубокий фьорд невероятной красоты, воспетой во многих преданиях; с середины XVI в. устье этой реки было важным местом китобойного промысла, потому что здесь размножались белухи и в изобилии водились киты-полосатики (финвалы), горбатые киты, черные дельфины и даже громадные голубые киты. Возможно, с того же периода на территории индейцев монтанье стала развиваться пушная торговля, и концу столетия низовья реки Сагеней стали ее главным центром, так как европейские торговые суда регулярно наведывались в эти края. Монтанье выработали к происходящему двоякое отношение: они стали добывать больше пушного зверя и расширили свои торговые связи на север и запад, от озера Сен-Жан до озера Мистассини и верховьев реки Оттава; монтанье научились получать выгоду от конкуренции за счет стравливания соперничавших друг с другом европейских купцов. На рубеже XVI–XVII вв. французы жаловались, что летом монтанье превращали торговлю в аукцион, взвинчивая цены на такую высоту, что европейцам едва удавалось получить хоть какую-то прибыль.
Отчасти по этой причине французы под предводительством исследователя и картографа Самюэля де Шамплена[85] продвинулись на юго-запад до долины реки Св. Лаврентия и в 1608 г. основали укрепленный пост на месте современного города Квебек. Между путешествием Жака Картье в 1535 г. и походом С. де Шамплена в 1608 г. жители селений Стадакона и Ошлага исчезли. Историки и по сей день спорят о том, что же с ними случилось. Очевидно, что к моменту появления де Шамплена долина реки Св. Лаврентия стала безлюдной территорией, отделявшей друг от друга две враждующие индейские группы — ирокезов с территории современного штата Нью-Йорк, расположенной южнее озера Онтарио, и алгонкинов долины реки Оттава и районов к востоку от нее, а также их союзников гуронов. Принимая во внимание местную обстановку, не вызывает удивления то, что де Шамплен и его спутники вскоре оказались втянуты в конфликт. В 1609 г. он принял предложение присоединиться к отряду алгонкинов, живших в долине реки Оттава, и гуронов в их рейде на земли мохоуков, где на озере Шамплен (Шамплейн)[86] была атакована их деревня. После этого насилие только росло.
Несмотря на дружественные отношения с некоторыми из алгонкинских племен на востоке, гуроны также стремились уничтожить торговую монополию двух алгонкинских племен среднего и нижнего течения реки Оттава — кичесипирини[87] и «маленького народа»[88] — и установить прямые торговые и военные связи с французами. С учетом двух этих целей гуроны пригласили С. де Шамплена посетить их страну; он согласился ив 1613 г. направился в Гуронию. Тем не менее на пути туда его отряд был остановлен кичесипирини, которые хотели сохранить свои позиции в торговой системе. Они отказали ему в праве прохода. У де Шамплена не было другого выхода, кроме как прекратить свое путешествие, хотя прежде чем удалиться, он преподнес кичесипирини дары и пообещал им помощь в борьбе с ирокезами. Такая дипломатия должна была дать ему возможность проследовать через их территорию двумя годами позднее, и в 1615 г. он наконец достиг Гуронии; его самого тепло приветствовали, но сопровождавшие Шамплена миссионеры были встречены с подозрением. Гуроны полагали, и небезосновательно, что на самом деле эти люди — торговцы, которые пришли разведывать их торговые секреты. Они беспокоились, как бы французы не узнали, кто является их торговым партнером. Поэтому поначалу позиции французских священников были очень непрочными: вплоть до 1620-х гг. они не основывали здесь постоянных миссий.
К концу 1630-х гг. Гурония заняла центральное место во французской пушной торговле и стала главным средоточием миссионерской деятельности. Однако эта территория продолжала оставаться в высшей степени политически нестабильной: к этому времени ирокезы Нью-Йорка обладали в достаточной мере европейским оружием и начали совершать все более опустошительные набеги на низовья реки Оттава и Гуронию в надежде получить доступ к меховой торговле на территориях к северу от Великих озер. Ирокезы больше не ставили себе целью захватить немногочисленных пленников, как это было до прихода европейцев, — теперь их задачей было уничтожение противника. По мере развития этого конфликта среди гуронов началась деморализовавшая их эпидемия оспы. Миссионеры прибавляли к их проблемам искусственный внутренний раскол на обращенных в новую веру и необращенных. Как следствие, в 1649 г. Гурония была завоевана ирокезами и распалась.
После ее падения движение товаров по низовьям реки Оттава замедлилось, поскольку проходившие по этим местам партии часто подвергались нападению ирокезов. Многие из прежних торговых партнеров гуронов перемещались на запад и северо-запад, за пределы сферы досягаемости ирокезских военных отрядов. Это стало проблемой для французских торговцев, которые стремились сохранить контакты с этими группами. Так, в 1656 г. французскую экспедицию к верховьям Великих озер возглавил Медар Шуар де Грозейе. В 1659 г. к нему присоединился его шурин Пьер-Эспри Радиссон[89], и к 1663 г. они дошли до озера Верхнее и, возможно, далее до залива Джеймс. В любом случае кри, которые в то время были поставщиками пушнины для племен оттава и оджибве[90], разъяснили двум французам, что меха приходят к ним из страны, расположенной к северу от озера Верхнее. Индейцы также рассказывали о северном «замерзшем» море, и два торговца заключили, что это было море[91], названное в честь Генри Гудзона — несчастного первооткрывателя, в 1611 г. брошенного там умирать его собственной взбунтовавшейся командой. Памятуя о растущих издержках, связанных с расширением мехоторговли на территории к северо-западу от реки Св. Лаврентия (Монреаль и Труа-Ривьер), родственники решили, что нужно попытаться основать на побережье этого северного «моря» торговую базу. Тогда можно было бы по воде добраться до самого сердца территории, наиболее богатой мехами, отказавшись от затратных наземных перевозок, и благодаря непосредственному доступу к мехам отказаться от посредничества лишних групп туземных торговцев.
Радиссону и де Грозейе не удалось заручиться поддержкой во Франции. Просто это время было неподходящим для обращения к французским властям: в 1663 г. управление делами колоний взял в свои руки новый государственный секретарь Жан-Батист
