— проорал из-за двери, а я почти бегом спустилась вниз, пронеслась по первому этажу, задев Колю плечом, прыгнула на байк и нервно постучала Генке по руке.
Он тут же рванул с места, а я стиснула зубы, вцепившись в его куртку, и рыдала в голос, заглушаемая ревом мотора.
— Дура! — рявкнула с чувством, а Гена прокричал:
— Что?!
— Дура! — повторила, убрав руки с его куртки и вцепившись в ручки по обеим сторонам от сиденья.
Гена начал притормаживать и вскоре остановился на обочине, сняв шлем.
— Ничего не понял, — сказал виновато, разворачиваясь, а я подняла визор. — Теперь ещё больше не понял. Чего ревешь?
Я слезла и сняла шлем, размазывая слёзы по лицу. Друг неловко топтался рядом и не знал, что ему предпринять, чтобы остановить вселенский потоп, а я сунула ему шлем и уткнулась в свои руки, продолжая реветь, содрогаясь всем телом.
«Вот тебе и нежные чувства» — подумала зло, чувствуя себя последней идиоткой.
«Вот и живи дальше» — усмехнулся кто-то злорадный внутри и стало ещё обиднее.
Я заскулила жалобно и уткнулась в друга, ища поддержки, а он положил мне руку на спину и буркнул:
— Жесть.
— Я думала, его ранили или убили, а он с другой… — пробормотала сквозь слёзы, а Генка отозвался флегматично:
— И ты найдёшь другого.
— Не хочу другого, этого хочу, — надула я губы. — Коля предупреждал, а я не поверила… дура.
— А этот — это кто? — спросил, слегка отстранившись. — Квартирант?
— Он, — всхлипнула, вытерев слёзы.
— Не самый лучший выбор. Там кровь во дворе… по его милости заварушка?
— По моей, — скривилась, а у Гены полезли глаза на лоб.
— Пояснишь? — спросил осторожно, а я махнула рукой:
— Потом. Вернёмся в деревню?
— Давай, — пожал плечами и вернул мне шлем.
Через полчаса мы снова въехали в деревню, двигаясь тихим ходом и подняв всех собак. Одна попыталась ухватить меня за ногу, я взвизгнула, а из соседнего с бабушкиным домом вышла старушка с клюкой и потрясла ей в воздухе, взревев на всю округу:
— Мухтар! Морда ты бесстыжая!
Мухтар слегка присел, повесив уши, но продолжил поглядывать в мою сторону. Я слезла, сняла шлем и громко поздоровалась:
— Баб Маш, здравствуйте!
— Нина, деточка, ты? — ахнула старушка и устремилась к нам, подслеповато щурясь и сложив ладонь козырьком, защищаясь от палящего солнца.
— Я, баб Маш, — улыбнулась, а она всплеснула руками:
— Какая красавица выросла! А чего лицо красное? Надуло дорогой? Чёртова колесница, — и потыкала в байк палкой, а Гена нахмурился, обидевшись за верного друга.
— Надуло, — кивнула согласно. — Пройдет.
— Второй раз за день, — хитро прищурилась старуха, — случилось чего, аль продаёшь?
— Да я это… — замямлила в ответ, а потом нашлась: — Утюг забыла выключить, пришлось вернуться домой.
— А приехала чего? Столько лет не было…
— Да решила вещи разобрать… мама тут жила, когда мной беременная ходила, думала, может, осталось чего. На память.
— Это ты что-то путаешь, — удивилась соседка. — Как по молодости уехала, так только погостить на пару дней.
— А я думала, тут… говорила на природе, а где ещё?
— Может, у свекрови? — пожала та плечами. — Бабка твоя рассказывала, разругались они, не общались несколько лет, уж не знаю причину.
— Так бабушка по папе давно уж умерла, — удивилась в ответ. — За несколько лет до моего рождения.
— Да, но дом-то остался. Из соседней деревни он, папа твой. А дед плотником был, хороший у них дом, добротный, до сих пор небось стоит, чего ему будет? Вон Палны и то уцелел… хоть и без присмотра столько лет… я толко успеваю мальчишек от окон гонять, Мухтара на них травлю, сама-то только палкой грозить и могу…
Мы с Геной переглянулись и я спросила:
— А где дом-то? Любопытно, хоть посмотреть, пока тут.
— Да в Некрасовке, пару километров вдоль речки, там на горку и сразу деревня за липами. А дом зелёной краской был выкрашен, оконца резные, со ставнями, таких ни у кого не было. Хотя, может, и сняли уже… последний он, прямо за ним овраг, тот уж точно никуда не делся, — разболталась старушка.
— Спасибо, — ответила коротко и села, прилаживая шлем. — Придержите пёсика?
— Придержу, что ж не придержать… — возмутилась баб Маша и заорала дурниной: — Мухтар! А ну иди сюда, хвост облезлый!
Я порадовалась, что успела напялить шлем, а Генка дернулся, поморщившись. Натянул свой и быстро сел, повернув ключ и торопясь уехать.
Нужный дом мы нашли без труда, во дворе стояла машина, ставни были на месте, а стены перетерпели изменения и стали синими. Выглядел ухоженно, невысокий, но крепкий забор, подстриженная лужайка, детские качели и добродушная рыжая собака на длинной цепи, отчаянно завилявшая хвостом при моем приближении. Присела на передние лапы и заскулила в нетерпении, а я засмеялась и протянула руку к добродушной мордашке, как вдруг услышала грозный женский окрик:
— Вы кто?
— Простите, — разогнулась, одернув руку, и увидела крупную барыню в цветастом платье и тазом в одной руке.
— Что Вам? — спросила с вызовом, а я растерялась от такого недружелюбия и сказала ещё раз:
— Простите, этот дом принадлежал моей бабушке…
— Еще одна, — вздохнула она недовольно, а я замерла и спросила осторожно:
— Инга тоже приезжала?
— Приезжала, приезжала, — фыркнула женщина, — все тут излазила, цветы примяла, носилась сайгаком.
— Она не рассказывала, — надула губы и соврала: — Мы не общаемся, — и добавила абсолютную правду: — Стерва она.
— Это уж точно, — хохотнула женщина. — Сестра?
— Одно название, — скривилась в ответ. — Я в соседней деревне была, у другой бабки, ну и начали вспоминать, она этот дом нахваливала, а я и не была ни разу. Давно вы тут? Дом-то, поди, долго пустовал, а выглядит до сих пор как с открытки.
— Жила тут какая-то, — пожала она плечами. — Странная, не выходила совсем, даже летом. Мы в соседнем раньше жили, а потом как Алексей предложил выкупить, назанимали по родне и переехали. Хороший дом, до сих пор хлопот никаких, так, по ерунде.
— Красивый, — улыбнулась в ответ
