и кореньев, а потом распределял все это по запахам. Тогда на высушенные растения закапали мои слезы, а я дрожал, как лист на ветру. Смотрительница буквально вырвала у меня экспонат. Это какой-то сумасшедший, сказала она охраннику, не зная, что я хорошо понимаю, что она говорит. Мне показалось, я вновь слышу голос учительницы, которая при всех выговаривает: да этот ребенок ненормальный, а я стою с охапкой травы в руках. В детстве я убегал из дома, а часто и из школы, бродил по округе, по виноградникам, вдоль Дуная, по тростникам, собирал ростки, веточки, соцветия, почки. Его укусит какое-нибудь насекомое или змея, — жаловалась учительница матери. Только отец знал, что я делаю. Когда однажды я вернулся домой с полными руками растений, из-за которых меня почти не было видно, он сказал: гляди-ка, прадед Никола к нам вернулся, и на глаза его навернулись слезы. Тогда он, я уверен, заплакал от радости, ведь он еще не знал, что мое детское травничество приведет к тому, чем я занимаюсь сейчас. Если бы он мог предвидеть мою коллекционерскую страсть, то это, в общем-то, были бы слезы сожаления.
А что, профессору не нравится то, чем вы занимаетесь, спросила Тесса, ее такие вещи интересовали больше всего. Нет, я так никогда и не склонил его на свою сторону в полной мере. Но теперь уже поздно что-то менять, спокойно сказал Геда, хотя впоследствии Тесса утверждала, что голос его звучал весьма печально.
Вам не нравится, что ваш сын собирает старинные ароматы, обернулась она к капельмейстеру, мне очень интересно, почему.
Какое поприще вы бы для него выбрали? Профессор ее не слышал. Он клевал носом, а может, и спал, уткнувшись подбородком в крупный узел галстука. Простите, вздрогнул он. В это время старая дама вышла отнести внучке ужин, поэтому Ольга помогла профессору встать. Папа хотел бы попрощаться, для него уже поздно. Волни поцеловал Тессе руку, Томаса, с рукопожатием, пригласил как можно скорее прийти, для совместного музицирования на отличной скрипке. В этот момент вошла госпожа Эмилия, приняла его у Ольги, и они вдвоем направились к выходу. Старец выглядел усталым и потерянным. Он озирался в поисках двери, как будто первый раз в этой комнате. Они ушли.
Тессе с трудом удавалось выйти за рамки журналистских клише, и она всегда делала поспешные выводы, или, как сказал бы Томас, скороспелые. Так и на этот раз ей почему-то показалось, что речь идет о глубокой пропасти между поколениями, и что нетерпимость между отцом и сыном велика. Поэтому она поспешила показать, на чьей она стороне. Таковы все пожилые люди, сказала она. Как будто вижу своего отца. Если они не главенствуют в разговоре, то обязательно спят. Они совершенно неспособны слушать. Их не интересует, что могут сказать другие. Мой отец гений, я и мизинца его не стою, серьезно ответил Геда. Эта фраза, похоже, в семье Волни передается по наследству, весело заметил Дошен, будучи действительно, немного под хмельком. Его никто не слушал.
Полагаю, сейчас уже поздновато для осмотра вашей коллекции, ведь вам рано утром на работу, обратился Томас к Геде, все же в надежде на возражение. Да, подтвердил Геда его учтивое замечание, сейчас для этого неподходящее время. Эти вещи следует смотреть, по возможности, при дневном освещении. Однако это не означает, что мы должны прервать беседу. Может, если желаете, перейдем в гостиную, там удобнее.
Милан предложил распрощаться. Все мы немного устали, а меня от этого вина изрядно развезло. Мне хочется только петь, а это до добра не доведет. Спой что-нибудь, предлагает Тесса, которой вино всегда нравилось.
Договорились, что в следующую субботу, около пяти пополудни, Геда спокойно покажет им свою драгоценную коллекцию стекла, после чего младшие супруги Волни проводили гостей до машины и стояли перед воротами, пока гости не уехали. Они выглядят так печально, произнесла Тесса в машине, глядя на них в окно. Как два пленника.
На следующий день за обедом старый профессор Волни хвалил англичан. Видно, что это благородный и одухотворенный народ, кое-где кое-что им не понятно, но они хотят учиться. Поинтересовался их следующим визитом. Мне бы хотелось еще увидеться с этим блистательным скрипачом, такое случается не каждый день. Гедеон пообещал договориться на следующую субботу, когда они придут осматривать коллекцию. А что, вчера они ее не посмотрели, удивился профессор. Нет, мы припозднились. Мы их немного запутали рассказом о наших бабках и дедах. Может, не следовало их так перегружать подробностями о семье. Не настолько мы и исключительны. Для них, по крайней мере, нет ничего необычного в том, что человек знает своих предков. Они родом из страны, где уважают традиции.
Я не желаю, чтобы они подумали, будто приехали в стадо диких коз, резко перебил его отец. Да, здесь у власти пастухи, но их подданные — не овцы, воскликнул он. Пусть знают, что мы не какие-нибудь там из Зимбабве, он еле смог выговорить это слово, которое случайно вычитал в газетах, уверенный, что привел пример самого заброшенного края на земном шаре.
Поэтому Ольга так громко рассмеялась, когда Тесса однажды в разговоре упомянула эту страну. Она им рассказывала, что Томас интересуется предметами старины отчасти и по наследственной линии. Брат его деда с отцовской стороны, Дэвид Рэндалл Макивер, известный историк и археолог, обнаружил целый древний мир, скрывавшийся до этого глубоко под землей. К его заслугам, помимо прочего, относятся открытия средневековой Африки. Это тот самый Рэндалл, что со своими людьми еще в начале этого века откопал стены древнего города и многочисленных крепостей в Зимбабве и доказал, что все это относится к периоду Средневековья. У этой ветви семейства Рэндалл археология в крови. Их сердце начинает биться чаще, как только они почуют запах прошлого. Прошу вас, обязательно расскажите это профессору, настаивала Ольга, и снова рассмеялась. Я имею в виду, о Зимбабве.
Если бы она объяснила шустрой англичанке причину смеха, та обязательно сделала бы один из своих выводов о причудливой орбите переплетающихся знаков. Тесса была убеждена, что чудо зачастую играет с нами, ставя свою подпись под самыми обычными на первый взгляд, вещами, а потом ждет, сможем ли мы понять это послание, как надо.
Если запах прошлого, по словам Тессы, мог в любой момент взволновать сердце Томаса, то истинное чудо, как оно совсем не выпрыгнуло из его груди в ту послеполуденную июньскую субботу 1976-го, в доме на Эшиковачкой дороге, потому что вряд ли когда-нибудь можно было бы найти для этого более вескую
