| Вида Огненович |
ДОМ МЕРТВЫХ ЗАПАХОВ
Перевод Ольги Сарайкиной
По всем признакам, он никак не вписывался в рамки своего родного городка, однако, как и пять колен его предков, после череды странствий, все же выбрал его своим пристанищем, и никогда не пожаловался на духовную скудость, узость круга друзей, скученность орбиты маленького провинциального местечка или вечную тупость одних и тех же лиц, которая, в сущности, заключалась в постоянных модных, попугайски повторяющихся причитаниях некоторых его сограждан, и в первую очередь тех, для кого этот городок был или впору, в самый раз, или, откровенно говоря, просто идеален. Есть люди, естественным образом врастающие в место, живущие в нем поколениями, но постоянно на него жалующиеся, потому что, ей-богу, месту нужно гораздо меньше, чем они могут дать, но на самом деле привязаны к нему именно этой, риторически приукрашенной, историей о том, как они его перерастают. Это тот самый фундаментальный пласт населения, что словно по каким-то циклам взрастает, выживает и обновляется, хорошо защищенный и застрахованный магнетической линией родного порога. Есть и другие, хоть и встречающиеся гораздо реже, кто не придают родному месту столь решающего значения, а просто принимают его, как одну из жизненных данностей, без возражений. Его, пожалуй, можно было отнести к этому типу людей. Он не считал, что как-то особо отмечен чертами того, что обычно зовется «мой город». Правда, решил жить в огромном доме предков, в своем наследственном особняке, но потому, что так было наиболее удобно для его занятий. Помимо этого, городу особенно и нечего было ему предложить, но, по счастью, именно столько ему от него и было нужно. Полностью увлеченный и озабоченный другими вещами, он, видимо, даже не замечал, что, находясь здесь, каждый день ходит одной и той же дорогой, слышит знакомые голоса и по устоявшимся запахам узнает своих соседей, с которыми практически регулярно встречается по пути и здоровается почти всегда одним и тем же манером. Он спокойно переносил это однообразие маленького сообщества. Собственно, он сам для себя был целым городом. На все смотрел как бы издалека. Только странно и с опаской вздрагивал, когда неожиданно, проходя по улице, сталкивался с чьим-то незнакомым запахом. Тогда он останавливался посреди дороги и засматривался, буквально впивался взглядом в незнакомца, как будто желая сравнить его запах с чертами лица и фигурой, чтобы запомнить все это как единое целое. Вот так рассматривает он случайного прохожего, а тот смущается, женщины краснеют и даже слегка возмущаются, но редко кто мог пожаловаться, что такая манера была неприятна. В такой ситуации люди любезно здоровались, поймав его взгляд, и он всегда отвечал галантно, с улыбкой и поклоном. Даже если они еще не знали, кто он такой, то им должно было стать ясно, что перед ними вежливый и воспитанный господин, приятно выглядящий, с прекрасными манерами, а женщины обычно добавляли: очень красивый мужчина, как-то вежливо-мужественный, что встречается реже всего.
Местные жители, обычно застегнутые на все пуговицы, угрюмые и подозрительные ко всему, что не бьется под их жилеткой, на удивление не то что не порицают его привычки, а напротив, относятся к нему по-свойски и защищают его. Поймите, он человек особенный, твердили они в один голос, а слово «особенный» выговаривали надменно и собственнически. Знаете ли, он обитает в горних высях, под облаками, высокопарно объясняли они любопытствующему чужаку, раздуваясь от важности, что только они полностью понимают такую необыкновенную личность. Кто-то из знатоков минувшего обязательно постарается все очень подробно расписать, начиная от самых корней семейного древа. Он из такой семьи, ему и не пристало быть другим. Все знают: у них из поколения в поколение сменяют друг друга исключительные личности. Такой ум уже два-три века подряд переходит от отца к сыну. Не знаю, слышали ли вы о его прапрадеде… и начинается история, для которой все предыдущее было всего лишь хорошо затверженным вступлением.
Это был известный профессор, очень образованный, да и природой не обделенный. Сюда он переехал откуда-то издалека. Родился в Словакии, а учился, ни много, ни мало, в Венском университете. Серьезный ученый, его во всем мире знают. А сразу после переезда сюда его назначили директором школы. Как-никак, доктор наук, кому же, как не ему возглавить. А теперь взгляните на это. Знаете, как называется этот цветок? Точно. Только вот что я вам скажу: если бы не этот ученый и философ, живший двести с лишним лет назад, мы бы до сих пор не знали, что это ноготки. Спросите любого, из нынешних профессоров, если не верите. Все эти травы вокруг, цветы, животных, каждое деревце, кустик, плодовое дерево, виноградную лозу, — все это он рассмотрел, исследовал и изучил. Пешком исходил вдоль и поперек каждую пядь сремских лугов, пашен, склонов, виноградников, рощиц, гор, садов, пастбищ и заповедных мест. Нет той травинки, что в здешних краях дает всходы и увядает, которую бы он ни потрогал собственными руками, рассмотрел и изучил в каждое время года, с момента прорастания и пока ее не укроет снег. И о каждой все, что увидел, записал. Расспрашивал людей о названиях. Мучился. Никто не знал. Говорили: это какой-то сорняк, мы его никак не называем. Растет сам по себе, мы говорим: трава. Человек в изумлении. Обходил, расспрашивал, искал стариков, священников, травников, знахарок. Просил учеников поспрашивать дома. Терпеливо возился с каждым стебельком. И если никак не удавалось узнать название, то он — делать нечего — придумывал сам. У-у-у, здесь столько трав и цветов, которым он крестный. Разные имена давал он цветам: «Красавица Ката»[1], душистый колосок, незабудка — это в честь девушки Каты, на которую он положил глаз, но ее, бедняжку, из-за него силком отправили в монастырь, где она стала сестрой Гортензией. Тогда он отыскал еще более прекрасный цветок, назвал его «гортензия» и посылал ей по два букета в неделю, тайно, с молочницей. Он придумал и эти названия: повилика, колокольчик, вьюнок — цветок, который любит обвиваться, а еще прострел, свинорой, кувшинка, это растение, что растет по заводям. И этим травкам имена придумал: заячьи ушки, пырей, лютик. Говорят, этот цветок показался ему похожим на его жену, которую он так звал, потому что она была лютая, маленького роста и с желтыми волосами. Еще одну травку он назвал пастушья сумка, какую-то нежно — маргаритка, еще одну — кукушкин лен. Деревья, разные сорта винограда, рогоз,
