он у нас работает?
В следующую секунду лицо Жени, должно быть, сказало ему очень многое, потому что он поспешно добавил:
— Вы зайдите, пожалуйста, ко мне. А на это не обращайте внимания, — кивнул он на развешенное белье. — Бытовые неурядицы периода становления. Тетя Нюся, техничка наша, временно живет в редакции.
— Это вы всем объясняете? — иронически спросила Женя, но ее спутник не расслышал: он уже гремел ключом, открывая одну из неприметных в полумраке дверей.
— Заходите.
Женя тут же оказалась в комнате с маленьким, распахнутым настежь окном, в которое можно было увидеть только серую слепую стену соседнего дома, двумя деревянными некрашеными столами, двумя табуретками и обшарпанным креслом в углу. Спутник показал ей на кресло:
— Подождите, я сейчас, буквально одну минуту, закончу информацию.
Он придвинул к себе бумагу и, раскрыв авторучку, зашелестел пером. Раздался телефонный звонок, парень снял трубку:
— Редакция вас внимательно слушает… Да, наш отдел. Нет, стихи не пойдут. Мало ли что про наш родной город? Не пойдут, хотя бы потому, что наш город не растет, как у вас, «как грибы после теплого весеннего дождя». — Он подмигнул Жене. — Кстати, после весеннего дождя грибы тоже не растут, с чего вы взяли такое сравнение?
Женя начала дремать. Теперь в этом, хоть и ветхом, но уютном кресле, дала себя почувствовать полубессонная летняя ночь. А этот парень все-таки знает Джани-заде, пусть тот и не работает в редакции…
Женю словно что-то подтолкнуло, она открыла глаза и увидела, что журналист, отложив перо, смотрит на нее в упор.
— Вы интересно спите, — сказал он.
— Простите, я с ночи… — пробормотала она, вскакивая. — Я из Москвы. — («Да вы сидите, сидите, отдыхайте!») — Мне бы хотелось…
— Да, да, я понял, что вы ищете Джани-заде. Давайте уж познакомимся: Анатолий… Очень приятно, Евгения. В переводе с греческого это значит — «Благородная». Итак…
Женя мотнула головой, перебивая его:
— Мне сказали, что он работает у вас в редакции.
— Вы сами его знаете?
— Нет.
— А кто вам сказал?
— Его друг.
— Лично я своего друга не торопился бы знакомить с таким человеком… Нет, он работает не у нас. Он перед входом в парк Шевченко чистит обувь. Иногда, правда, пишет нам, печатаем «информухи». Но чаще с ним ругаемся… Извините, конечно, я не знаю, что вас к нему привело.
— Я по делу.
— Из Москвы по делу к Джани-заде? Не далековато ли?
— Не совсем к нему… не только к нему. Может быть, и вы знаете… вы же работаете в редакции… Смотрите, — она достала из сумочки привезенную с собой рукопись на хрупкой бумаге. — Фронтовая быль о боях в районе Окшайска.
— О чем? О каких боях?
— В сентябре сорок второго года. Я сама страшно удивлялась: какие тут могли быть бои? Но здесь прямо сказано: Окшайск, юго-восточнее…
— Фронт был на Волге, а Джани… — пробормотал Анатолий, увлеченный уже чтением первых страниц.
— Он тому своему другу рассказывал, что сам участвовал в боях. Эту историю и записал его друг, мне сказал, что с его собственных слов, когда Джани-заде в Москве его навещал… — Она уже не могла остановиться: — Понимаете, я тоже очень увлекаюсь журналистикой. Хочу в этом году в университет поступать, на факультет журналистики. И вот эта история… Я и приехала, чтобы узнать получше, может быть, написать…
Анатолий читал, временами машинально поддакивая ее словам. Кто-то постучал:
— Толя! На зеленый ковер, милости просим.
— Иду, иду. — Он поднялся: — Подождите, я скоро вернусь. На «зеленый ковер» — это значит, на разнос к редактору, у него этот ковер в кабинете. Вашу рукопись пока… Впрочем, возьмите ее. Я сейчас приду.
Дверь в комнату открывалась, Женю разглядывали. Потом ей показалось, что она слышит голос Анатолия: «Это птичка-романтичка из Москвы сюда, как через улицу, перелетела». Она подошла к двери, но тут вошел Анатолий, на этот раз в дымчатых очках и очень серьезный, куда серьезнее, чем в начале их разговора. Из-за этого даже как будто ниже ростом сделался.
— Примем к сведению, примем к сведению, — забормотал он изменившимся голосом. Подсел к телефону, снял трубку, несколько раз крутанул диск — Женя видела, что он не набрал как следует ни одной цифры, — и продолжал уныло: — Окшайск, тысяча девятьсот сорок второй год. Какой год мы считаем годом рождения города Окшайска? — Тысяча девятьсот шестьдесят пятый. Он сделал вид, будто слушает трубку. — Ага. — Он комически-серьезно потер лоб, сделал паузу и неожиданно в упор посмотрел на Женю, явно уценивая эффект сказанного. Потом продолжал, словно бы в телефон: — Как же ж это так? Знающие люди утверждают, что в сорок втором году немцы были в Окшайске, а тут выходит, что не только немцев, но и самого Окшайска еще не было… Кстати, вот, девушка, — он показал в угол комнаты, — есть карта 1963 года, развернем ее, это наша область, где Окшайск? Его нет. Вот Паукино. Это село, отсюда пять часов на автобусе или час на маленьком самолете. А Окшайска нет. Какие же могли быть бои под Окшайском, которого не было?
Женя все больше убеждалась, что перед ней не Анатолий, хотя очень похожий на него парень. И одет почти так же… Но она решила пока делать вид, что не замечает этого розыгрыша.
— А Джани-заде такой человек… — продолжал, между тем, ее новый собеседник. — Стихи пишет:
Три нормы на заводе выполняю,
Ин…циативой всех воспламеняю,
Жену уже полвека не меняю.
А сюда придет и закатит лекцию о правильном воспитании молодежи — сбегается вся редакция. Повеселиться чтобы. Любит он поговорить. А вот о своих боевых подвигах никогда ни слова, даже ни на одном вечере ветеранов нашей области. Скромняга? В вашем рассказе он один целую колонну танков остановил, ведь это с его слов записано? Ну, за это бы ордена не пожалели, а у него даже ни одной медали боевой нет. А как он узнал такие подробности, что командир той колонны — полуслепой немец был? В танке они вместе сидели? Может, сам Джани-заде колонну вел, а не останавливал? Одним словом, — лицо в дымчатых очках сделалось еще строже, — как вы, девушка, решились по первому порыву души броситься за тысячу с лишним километров? И как ваша мама на это посмотрела, а?
Женя не отвечала.
Нарисованный новым собеседником «портрет» Джани-заде ей напомнил о том самом его подмосковном друге, который был ее соседом по подъезду и которого весь подъезд величал не иначе как «старичок Гомонок» (Гомонков — была его фамилия). Похожи чем-то друзья… Правда, тот, Гомонок, никого не «воспитывал».
Сухощавый,
