Над дорогой нависли старинные дома, не выше двух этажей, по-крымски причудливые, облепленные сверху донизу верандами и верандочками. По обледенелым, почти отвесным улочкам катались, сидя на собственных портфелях, мальчишки – видимо, санок у них, южан, не водилось. Через дорогу шла из бани раскрасневшаяся старуха с головой, обвязанной полотенцем, в одном халате и тапочках, которая погрозила кулаком водителю «двадцать шестого».
У белой автостанции с широкой верандой и колоннами пазик остановился. Дальше он не шел. Круглая площадь перед автостанцией была пуста. Алексей и Наташа вышли из автобуса и огляделись. Все пассажиры разошлись, они стояли совершенно одни. Никто за ними не следил.
– Свобода! – сказал Звонарев.
Наташа улыбнулась ему. Они завернули за угол автостанции и пошли, не торопясь, по улице, по которой приехали. Называлась она неоригинально – Советская. Но ничего советского в ней не было. По таким вот приморским улицам, проложенным по горным террасам, катались, наверное, на извозчике Чехов и Бунин. Отовсюду, как ручьи, вливались в Советскую узенькие средневековые улочки с блестящими стертыми ступенями. На белом домике в колониальном стиле красовалась табличка: «Вiдднлення зв’язку» – первая надпись по-украински, увиденная Звонаревым в Крыму. Здесь же висел почтовый ящик с надписью «Пошта». Алексей огляделся по сторонам и глазами указал Наташе на ящик. Она кивнула и полезла в задний карман вельветовых джинсов.
Увидев в руках девушки измятый конверт, Звонарев вдруг ощутил сомнение.
– А не стоит ли вам сначала прочитать письмо? Или сделать с него копию? – спросил он.
– Нет, – покачала головой она. – Папа запретил мне это. А я его никогда не обманывала.
– Ну что ж… – Он еще раз оглянулся по сторонам. Никого, кроме редких прохожих, идущих по своим делам, вокруг не было. – Опускайте.
Но Наташа, видимо, думала о том же, что и он, поэтому, поднеся конверт к щели ящика, она помедлила, как это делают на избирательных пунктах политические деятели, позирующие перед камерами. Потом, встряхнув головкой, все же решилась и бросила письмо. Они явственно услышали в тишине стук конверта о дно ящика – видимо, он был пуст.
Они постояли еще возле ящика, глядя на него, и пошли дальше. «Может быть, разгадка тайны полковника Трубачева была у нас в руках, а мы отправили ее на деревню к дедушке, – думал Алексей. – Хотя… так ли уж нам нужно знать ее? Поживешь подольше, если будешь знать поменьше, как говорил полковник».
Дорога пошла по краю обрыва, а внизу, слева, раскинулись запорошенные снегом симеизские парки и сосновые рощи, волнами уходящие к морю. В морозном воздухе стоял чудесный хвойный дух, смешанный с теми непередаваемыми, сложными ароматами юга, происхождение которых установить точно невозможно. Справа, на пригорке, возвышалась величественная, похожая на замок мечеть с круглым минаретом, украшенным цветной мозаикой. Подойдя ближе, они увидели, однако, что это не мечеть, а дворец в восточном стиле типа Воронцовского, судя по обилию окон в верхних этажах. И точно – на чугунной калитке, запиравшей каменные арочные ворота, висела табличка: «Санаторий “Красный маяк”». За калиткой была изящная полукруглая ниша, выдолбленная в скале, с каменной скамьей вдоль стены. На скамье сидела, положив ногу на ногу и откинув полы модного пальто, отчего всякий мог оценить достоинства ее длинных стройных ног, красивая женщина с яркой помадой на губах и курила, беззаботно покачивая ботиком на длинном каблучке. В ту пору курящие на улице женщины были еще редкостью – даже в Москве.
– «Сидит и курит женщина чужая… Ах, почему вы курите, мадам?» – процитировал Звонарев.
– Нравится, да? – искоса глянув на него, осведомилась Наташа.
– Ну, в общем, нравится – как картинка в иностранном журнале, – сказал Алексей. – Правда, я таким не нравлюсь. Но дело даже не в ней, вы еще красивее, – нашелся он, отчего Наташа зарделась, – а в той безмятежности, с какой она сидит и курит под сенью кипарисов. Наверное, это и есть покой и воля? Нет, я не завидую, а просто констатирую. Никогда в жизни не сиживал так. Все какие-то пролетарские перекуры. Господи, о чем я говорю? – спохватился он. – Что вижу, о том и говорю. А ведь когда-то были мысли! Вы верите?
– Верю, – серьезно сказала она.
Свернув направо, они увидели еще один дворец, теперь уже в готическом стиле. У него было даже название, выбитое на стене: «Вилла Ксенiя». «Прямо Диснейленд какой-то, – усмехнулся Звонарев. – Тут тебе и Восток, и готика… Хотя, что ж странного? Если верить Пепеляеву, здесь рядышком жили и готы, и крымские татары».
Но симеизские градостроители не забыли, очевидно, и про древних греков, которые тоже обитали здесь, потому что улица, уходящая влево от «Ксении», необычно прямая для Крыма, была уставлена белыми изваяниями античных персонажей, как где-нибудь в Царском Селе. Правда, чтобы попасть на греческую аллею, следовало пройти мимо здоровенной Доски почета – а на ней висели фотографии людей все больше серьезных, положительных, не то что голые эпикурейцы и атлеты, красовавшиеся на постаментах. Между статуями располагались отключенные на зиму фонтаны и цветники с замотанными тряпками розовыми кустами. Называлась улица столь же незатейливо, как и та, по коей Алексей и Наташа шли раньше, – им. Ленина. Имелся и памятник Владимиру Ильичу, но стоял он наособицу от голых героев и богов, в скверике. Вдоль улицы росли величественные кипарисы, саженцы которых были подарены Симеизу итальянскими коммунистами в год смерти Ленина.
Над улицей Ленина опускалась к морю гора Кошка. Кошка эта, как всякая прибрежная крымская гора, похожая на животное, пила соленую морскую воду. Но если, скажем, у горы Медведь нельзя было различить глаза, нос, уши и хвост, то у симеизской Кошки все это имелось.
Алексей и Наташа свернули на аллею, ведущую к морю. Она пересекала парк с высоченными, в два обхвата соснами. В конце аллеи, на стрелке набережной, были круглая каменная беседка с колоннами и просторная смотровая площадка. Отсюда вниз, к пляжу, спускалась длинная лестница в три пролета. К этому времени шторм несколько утих, и море плескалось в бухте у треугольной скалы Дива, как вода в тазу. Песочный пляж был ядовито-зеленым от выброшенных штормом водорослей, испускавших резкий животный запах – вроде мужского пота. Алексей и Наташа остановились на площадке солярия, нависшей над пляжем. Вокруг них не было ни души. Бескрайний водный простор, раскачивающийся перед ними, создавал ощущение, что они стоят, держась за поручни, на ходовом мостике огромного каменного корабля, уходящего в море. Да и сам Симеиз, облепивший своими домиками заостренный мыс, напоминал старинный корабль, форштевнем которого была Дива, а парусом – гора Лебединое крыло. Есть ни с чем не сравнимое ощущение, которое дарит человеку вид моря, но
