землей. Невысокие крымские горы давали совершенно другое ощущение высоты, чем горы-«многотысячники», – это была объемная, глубинная высота, наполнявшая человека пространством, как воздух наполняет шар. Смотрите ли вы на Большую Ялту с вершин Ай-Петри, с верхней или нижней дороги, очарование наполненности пространством не исчезает, вы все равно парите над морем, будто птица.
Сбежав с гор амфитеатром, Ялта все не хотела кончаться: белые дома ее поселков-спутников – Ливадии, Стройгородка, Гаспры, Кореиза, – как кусковой сахар, просыпавшийся из дырявого мешка, тянулись внизу по изгибу берега. Крыши домов были в снегу, но окружала их сочная, бьющая в глаза зелень неувядающей колючей крымской травы, кипарисов, итальянских сосен с длиннющими иглами и терпко пахнущих можжевеловых кустов. Мелькали розовые щупальца земляничного дерева, сохранившегося с доледникового периода, с эдемских времен, – оно сбрасывало кору, как змея кожу, за что его в Крыму метко прозвали бесстыдницей. Казалось противоестественным, что этот самый удивительный в мире маршрут, зависший между небом и морем, носит скучный номер 26 и служит для банальной перевозки людей из пункта А в пункт Б.
Алексей и Наташа тряслись на заднем сиденье. Звонарев купил билеты до конечной остановки, Симеиза. Он уже рассказал ей обо всем, что с ним случилось, избегая, как всегда, темы шпионов в Политбюро и руководстве КГБ. Она молчала, задумавшись.
– Что же теперь делать? – наконец спросила она.
– Не знаю, – честно признался Звонарев. – Уверения моего друга, что все рассосется, пока я скрываюсь в Ялте, оказались напрасными. Теперь вся надежда на Черепанова. Но это лишь при том условии, что он сам не связан с Немировским.
– Я не об этом, – сказала Наташа. – Как найти людей, которые довели папу до гибели?
Звонареву стало стыдно. Он-то, получается, больше о своей шкуре думает, а у человека погиб отец, ей хочется знать правду…
– Остается надеяться на того же Черепанова, – смущенно ответил он. – Или на коллег вашего отца из разведки. Их же должно интересовать, как и почему пропали документы из сейфа?
– Они были у нас. Но у них сразу возник скандал с теми, кто приехал раньше. Они спорили, кто должен забрать оставшиеся в столе служебные документы, потом те и другие долго звонили куда-то, выясняли, у кого какой доступ к секретности, кто имеет право вести следственные действия… В итоге папины товарищи лишь коротко допросили нас, осмотрели кабинет и уехали. Кажется, они забрали все-таки какие-то бумаги…
– А кто первый вошел в кабинет после…? – Алексей запнулся. – Извините…
– Ничего, – грустно сказала Наташа. – Вам же надо это знать… Те, что приехали в штатском, спрашивали, между прочим, не было ли у вас в руках каких-нибудь бумаг, когда вы вышли из кабинета, не оттопыривались ли карманы… Им, конечно, удобней свалить на кого-нибудь другого. На вас, на нас с мамой… Так вот: первой, после мамы, в кабинет вошла милиция, потом медики и военные с красными повязками – комендантский патруль, а вот потом эти штатские, но их было две группы: одна вроде из КГБ, другая из прокуратуры… Как раз в это время я вернулась от подруги, двери настежь, чужие люди… Я сразу поняла: папа!.. – Голос ее прервался, к глазам подступили слезы. – Поэтому, конечно, я не помню, кто из штатских был откуда. Но если мне их показать, то, конечно, вспомню, кто из них зашел в кабинет первым…
– Вы об этом кому-нибудь говорили? – быстро спросил Алексей.
– Да.
– Напрасно… Теперь мне понятно, зачем потребовалось вас отправлять сюда.
– Чтобы удалить ненужных свидетелей?
Он кивнул.
– Потом, – продолжала Наташа, вытерев слезы, – приехали люди с папиной работы, потом, кажется, из МУРа, потом из военной прокуратуры… Были еще судмедэксперты, фотографы, но из каких ведомств, не знаю.
– А вот тех людей, про которых я рассказывал, – Немировского и еще двоих, верзилу и чернявого, вроде армянина, – вы не помните?
– Ваш Черепанов уже спрашивал меня… Нет, не помню – во всяком случае вместе. Конечно, там были похожие на них люди, кроме, пожалуй, армянина. Но какие из них ваши… Вот если бы посмотреть их фотографии…
– Да-а, – покачал головой Звонарев, – головоломочка… А когда обнаружилась пропажа бумаг?
– Когда зашли эти штатские – то ли из прокуратуры, то из КГБ… Те, что зашли первыми, вышли минут через десять и спросили, кто открыл сейф.
– Понятно. Думаю, кем бы они ни представились, они были из КГБ, – сказал Алексей. – Ну а милиция, медики, комендантский патруль? Говорили они что-нибудь об открытом сейфе?
– Ни милиции – а сначала приехала обыкновенная милиция, городской патруль, – ни медиков, ни военных к тому времени уже не было. Допрашивал ли их кто-нибудь после, я не знаю.
Звонарев задумался. Автобус въехал в узкие, кривые, ныряющие то вниз, то вверх улочки Алупки. Водители, однако, двигались здесь с удивительной непринужденностью, разгоняясь на спусках, несмотря на гололед, и уворачиваясь от встречного транспорта чуть не за миг до столкновения. Пассажиры из местных, судя по всему, относились к этому вполне равнодушно.
– А скажите, Наташа, – спросил Алексей, – не оставлял ли ваш отец какой-нибудь записки?
Девушка искоса глянула на него и отвернулась к окну.
– Извините, если я слишком назойлив, – сказал Звонарев.
– Да нет, это вы извините, – отозвалась Наташа. – Вы ведь оказались в таком же положении, как и мы, и имеете право знать. Никакой записки не было. Но есть письмо в запечатанном конверте, которое папа дал мне еще в пятницу и попросил, если с ним что-то случится, опустить в почтовый ящик.
– Вы это сделали?
– Нет. С тех пор, как я вошла в квартиру в тот страшный вечер, я никогда не выходила на улицу одна. Здесь, в военном санатории, есть почтовый ящик, но я боюсь, что его оттуда вынут те, кто за нами следит.
– Так оно сейчас у вас?
– Да.
– Автостанция! – объявила кондуктор. – Воронцовский дворец!
Автобус остановился, большинство пассажиров вышли. «Воронцовский дворец – 400 метров», – гласило объявление на остановке, но самого дворца не было видно, как, впрочем, не видел его Звонарев из других мест Алупки, мимо которых они проезжали. Похоже, потому и выбрал Воронцов это место, что дворец и здоровенный парк вокруг него были надежно укрыты от взглядов зевак внизу, под защитой скал.
– Я думаю, вы с мамой находитесь в большой опасности, – тихо сказал Алексей. – А кому адресовано это письмо?
– Какому-то Васильеву Леониду Андреевичу, в Москву, главпочтамт, до востребования.
– Может, где-нибудь здесь его и опустить? Представится ли другая возможность?
– Я уже думала.
Сразу за городской чертой мрачноватой Алупки начинались санатории курортного городка Симеиз. За кольцевой развязкой шоссе плавно перешло в главную улицу, которая пролегала здесь ниже жилых кварталов.
