Или же будет утешать узника красивыми письмами о литературе?..
А Варю надо спасти...
5
Очень многое в конечных выводах зависит от точки зрения на тот или иной факт. Жандармскому подполковнику Лукину и в голову не могло прийти, что Куйбышев займется созданием краевой партийной организации и даже станет готовить в специальной школе революционеров, руководителей для других организаций России. Это было настолько грандиозное дело, что, раскрыв его, Лукин, конечно, сразу получил бы повышение. Но он считал Куйбышева всего лишь большевистским агитатором и ждал от него или побега, или шумной демонстрации, где он конечно же будет в первом ряду и с красным знаменем. Пока же Лукин распорядился Куйбышеву особых препятствий не чинить, если даже тот будет в чем-то замечен, а сразу докладывать лично ему.
Поэтому пристав Овсянников относился к Валериану мягко, истолковав приказ по-своему: Лукин по непонятной причине не проявляет строгости к Куйбышеву. А впрочем, все понятно: ведь этот Куйбышев из тех... Ворон ворону глаз не выклюет.
А под носом у пристава Овсянникова вовсю развертывала свою работу краевая партийная организация. Действовала партийная школа, и в ней обучалось до тридцати рабочих. Тут регулярно читались лекции. Куйбышев взял на себя всеобщую историю, историю государства Российского, историю партии, географию, право.
Все это требовало от него самого беспрестанной подготовки, и он все время кипел в котле больших и малых забот.
Высоченные сугробы окутывали Нарым со всех сторон. По ночам выли собаки на луну. Волки подходили к домам.
У деда Пахома, того самого, что подбивал Валериана к побегу, он раздобыл малицу — меховую рубаху с капюшоном, взял ружье, вскинул на плечи тяжелейший рюкзак, набитый луком, картошкой, книгами.
— Да куда ж тебя несет нелегкая? — забеспокоился дедок. — Аль бежать надумал? В тридцатиградусный-то мороз? Душа к ребрам примерзает. Нападут волки — не отобьешься. Разорвут. Бердан твой не поможет.
— Не разорвут. Мне, дедусь, до Максимкина Яра добраться надо. И чтоб пристав не пронюхал.
Пахом ахнул:
— Да как же ты туда доберешься? На лыжах?
— Доберусь. На подводе.
— Невозможное то дело. Путь дальний, опасный.
— Знаю. Но надо. Прошу вас занять пристава и его полицейских, чтоб не хватились.
— Буду стараться. И других подговорю: мол, ушел на охоту. Снова ушел. Только что был. Опять ушел. Да по такому холоду они и носа не высовывают из своих полицейских хоромов.
— Во-во. Будем надеяться — не хватятся.
— Ну что ж, бог помочь.
Валериан надел широкие охотничьи лыжи. И пошел, напевая вполголоса песенку, которую недавно сочинил:
Гей, друзья! Вновь жизнь вскипает,
Слышны всплески здесь и там.
Буря, буря наступает,
С нею радость мчится к нам...
Наслажденье мыслью смелой
Понесем с собою в бой.
И удар рукой умелой
Мы направим в строй гнилой...
Валериану предстояло добраться до ближайшего селения, где его ждала подвода. Все было подготовлено для этой поездки. Они намеревались созвать партийную конференцию ссыльных всего края, и нужно было во что бы то ни стало побывать у Свердлова, поговорить с ним. Кроме того, товарищи беспокоились о нем: жив ли? Никаких вестей из Максимкина Яра не поступало. Да там из местных жителей никто и не бывал: шестьсот верст вверх по реке Кеть.
Ноябрь, а кажется, что вся природа погружена в зимнюю спячку. Но кое-где все же позванивали ручейки, не замерзавшие даже в самые лютые морозы. В общем-то дорога была опасная и тяжелая: очень часто тонкий стеклянный лед трещал под лыжами — и выступала черная вода. Это была болотистая равнина без конца и края, засыпанная рыхлым снегом.
Валериан с трудом переставлял ноги. Бледное солнце быстро садилось. Скоро стемнеет. Приходилось поторапливаться.
Он оставил за собой уже несколько верст и почувствовал, что выдыхается. В одном месте чуть не провалился в болотце, затянутое ледком. Но вот и деревня. Подвода ждет...
Катят сани по скованной льдом реке — и кажется, нет конца белому пути. Почти немыслимый путь от одного глухого селения к другому, где уже ждут Куйбышева. Вот она, сила организации...
А сани все убегают и убегают в белую пустоту. Нужно торопиться. Торопиться... Торопиться...
Гей, друзья!..
Но думал он неторопливо, мысли текли сами собой. Да, Штернберг прав: партийная школа оказалась нелегкой ношей — все пришлось начинать с азов. Вроде бы простое дело: пересказать рабочим русскую историю, которую Валериан учил в кадетском корпусе. Элементарный курс. Начало Русского государства. Крещение Руси. Смерть Ярослава Мудрого и начало раздробления Руси. Владимир Мономах. Основание Москвы... Родословная дома Рюрика, родословная дома Романовых. И ни слова о Разине, Болотникове, Пугачеве, декабристах. Кто-то из рабочих недовольно сказал:
— Ты все про царей да про царей. Про народ расскажи: как жили, как с царями да с опричниками воевали. А то в листовках — царские опричники, а кто они — толком не понимаем.
Так и сложился курс сам собой. Пришлось рассказать и про опричников, и про крестьянские восстания, и про восстание декабристов, и про то, как полтораста лет назад произошла тонкая подмена династии Романовых домом одного немецкого герцогства. Он помогал им обретать свою собственную историю, как бы участвовать в ней — и это оказалось хоть и сложным, но увлекательным занятием. Теперь он бил в одну точку, подводя их к тому, как возникли рабочие союзы, партия. Чтоб поняли закономерность и неизбежность всего происходящего.
Валериан уже сам для себя переосмысливал всю историю России, поняв вдруг, что в ней, в общем-то, ничего случайного не было и нет: все имеет глубокие корни, а корни — не только в экономической жизни народа, но и в его некой психологической основе. А психологическая основа вырабатывалась веками в борьбе народа с угнетателями всех мастей. Да, только в такой борьбе мог выковаться подобный характер, способный на великие жертвы и на великие подвиги во имя всего человечества.
Нет, Россия не загадка, если заглянуть в глубь ее истории. Просто она больше не в состоянии топтаться на месте, ее история с каждым годом все набирает и набирает скорость: так раскручивается постепенно, но неуклонно огромный маховик...
