Беатрис, и меня разбирает смех. Однажды прошлой зимой она расследовала очень серьезное дело — кажется, о краже детских ботиночек — и хотела понаблюдать за подозреваемым, когда он отправится на работу. Был сильный снегопад, и мистер Мёрфи велел Беатрис надеть огромный косматый полушубок, из которого ее братья уже выросли. Он был ей почти по колено. Беатрис влетела во двор за домом, тщетно пытаясь отряхнуться от снега.
— Боже правый! — выпалила она. — Конечно, это не вызовет никаких подозрений — белый медведь идет по следу! — Она сердито принюхалась к воротнику шубы, передернулась и присовокупила: — Забудь — вор сначала меня учует!
Поскольку воспоминания о белых медведях так рассмешили меня, я решаю внести кое-какие правки в свой список, когда доберусь домой. Я уже давно не вычеркивала оттуда страхи, и от этой мысли тепло на душе: значит, я больше не боюсь белых медведей. После всего, что я уже повидала на острове Норт-Бразер, как-то глупо тревожиться из-за страха, с которым я вряд ли столкнусь. Пожалуй, можно вычеркнуть еще несколько похожих пунктов. Например, питонов. А еще извергающиеся вулканы.
Я оглядываю остров. Здания больничных корпусов, облетевшие деревья и заросли густого кустарника заслоняют обзор. Уверена, что без всего этого остров можно было бы охватить одним взглядом. Если я буду и дальше идти вдоль берега, то быстро доберусь до обеих целей своей прогулки. И перехитрю погоду, если она вздумает испортиться.
Исполнившись уверенности, я огибаю северный поворот и прохожу мимо громадного бетонного здания, где я наблюдала за детьми в больничной палате. Рядом, перпендикулярно берегу, высятся три таких же корпуса. Вдалеке торчит, пуская в небо белые паровые клубы, высокая кирпичная труба котельной, которая обогревает больницу. Мне вспоминается теплая гостиная в доме и как я кричала, что мне нет дела до больных пациентов, — и чувствую укол совести.
Неожиданно по шее ползут мурашки.
За мной кто-то следит.
Я противлюсь желанию обернуться, и это усилие лишает меня всякой смелости. Я вспоминаю девочку в красивом, промокшем насквозь платье.
Ветер усиливается, и я покрепче обхватываю себя руками, а потом брезгливо морщу нос. Ужасная вонь. С юго-востока хорошо виден остров Райкерс, который почти целиком покрыт огромными горами мусора. Райкерс намного больше Норт-Бразера, и сюда годами свозили отходы на баржах. Вдоль берега стоит тяжелая строительная техника: паровые экскаваторы, копёры для забивания свай и всякое такое. Несколько мужчин, скорее всего заключенные из работного дома, трудятся на холоде, расширяя мусорные границы Райкерса, так же как они делали это на Норт-Бразере.
Зажав нос пальцами, я пинаю кусок резиновой шины, лежащий у меня на пути. Неудивительно, что тут повсюду мусор. Я даже подумываю уйти с пляжа и пройти по острову, но вдоль берега тянется защитная каменная стена, и здесь через нее не перелезть — слишком высокая. Так что ничего не поделаешь — приходится идти дальше.
Снег валит всё гуще. Вонь усиливается.
Ощущение, что за мной следят, возвращается.
На этот раз я не могу не обращать внимания, что руки покрываются мурашками, и, остановившись, резко оборачиваюсь.
Вдалеке виднеется маленькая фигурка, которая неподвижно стоит лицом ко мне.
В тот же миг у меня учащается пульс, и я вспоминаю охвативший меня ужас, когда я увидела следы на песке. Прищурившись, вглядываюсь в снежную пелену. На самом ли деле я вижу платье? И каштановую косу? Босые ноги? Она ушла из больничной палаты, чтобы понаблюдать за мной? Не она ли следила за мной ночью?
Она вообще живая?
Я пячусь на шаг, другой, а потом поворачиваюсь и пускаюсь бежать со всех ног, тихо вскрикивая с каждым вдохом. Впереди в стене вижу зазор и мчусь к нему. Но тут замечаю кое-что еще — над водой — и, оскальзываясь на камнях и запнувшись, останавливаюсь.
Остров Саут-Бразер.
Меня снова охватывает страх. Сердце сжимается в груди.
— Папа…
Я не хотела произносить это вслух. Не хочу вспоминать. Но внезапно я вижу папу рядом с собой на нашей пожарной лестнице: он скручивает папиросу, зажав под мышкой книгу, и показывает мне на виднеющиеся на горизонте очертания — других районов Нью-Йорка, зданий, которые с каждым годом вырастают всё выше, островов на Ист-Ривер.
Папу всегда увлекала история Норт-Бразера и Саут-Бразера. Он рассказывал мне, что, когда в начале 1600-х годов освоили здешние земли, два этих острова называли «Компаньонами». Меньшим островом, Саут-Бразером, владел местный пивной магнат и политик, полковник Рупперт. Как и мой папа, этот Рупперт был большим почитателем бейсбола. Он годами тщетно пытался купить команду «Джайентс». Когда папа узнал, что у Рупперта есть летний загородный дом на Саут-Бразере, его захватила мысль увидеть его собственными глазами.
— Наверняка там полным-полно всяких памятных вещиц, — с горящими глазами говорил папа. — Фотографии, бейсбольные перчатки, подписанные мячи… Такой клад — предел желаний любого грабителя.
Я кривилась.
— Ну, пап…
— Если плыть по течению, то, наверное, не так уж сложно будет доплыть дотуда от Норт-Бразера, — не унимался он.
— Пап, ну, пожалуйста.
— Только имей в виду, медсестер из Риверсайда надо остерегаться. Сама знаешь, какие они бывают. — Он мне подмигивал, поглядывая через окно в квартиру на маму, и снова принимался скручивать папиросу, листать книгу или смотреть на реку. — Впрочем, я бы не попадался им на глаза, плыл бы на приличном расстоянии от берега. И оглянуться бы не успел — как уже Саут-Бразер! А потом заглянул бы в окна дражайшего Рупперта. Разве такой богач вроде него упомнит, где что хранится? Вряд ли он даже заметит, если пара вещиц пропадет.
— Пап! — в ужасе восклицала я.
Эта игра продолжалась еще некоторое время — папа не соглашался, как бы я ни умоляла, пообещать мне, что он никогда не решится на подобную авантюру. Он постоянно оставлял меня в сомнениях.
— Может, на следующей неделе доплыву, если тепло будет, — поддразнивал он.
Сейчас мне тошно при мысли, что я попала на остров Норт-Бразер без него.
Но когда я смотрю на единственное различимое с этого берега строение на острове Саут-Бразер — причудливую бесформенную глыбу — и мало-помалу осознаю, что я на самом деле вижу, мне становится еще хуже.
Груды поломанных черных балок. Покореженная дверь. Провалившаяся крыша. Засыпанные снегом кучки пепла.
Дом Рупперта сгорел дотла.
Глава 15
При виде обугленных руин загородного дома полковника Рупперта я чувствую, что часть папиной натуры, которую я любила, сама о том не подозревая, исчезла навсегда.
Я любила, когда папа мне пел. Любила, когда он расчесывал мне волосы возле камина. Любила, когда он не понимал длинные слова в книгах.
