Воробьёве были схвачены главные убийцы Андрея — ключник Анбал, боярин Яким Кучкович и зять его Пётр Замятия. Князь Михаил приказал доставить их во Владимир тайно, без всякой огласки.
Убийц отправили в закрытом возке и под крепкою стражей — на тот случай, если владимирцы всё же прослышат о них и попытаются учинить самосудную расправу.
Дружины воротились в Залесье на Ивана Купалу, двадцать четвёртого июня.
Ночью из терема были видны бесчисленные костры, горевшие повсюду на обоих берегах Клязьмы. По реке сновали лодки с полупьяным народом; берестяные свечи стелили за собой багровый дым и роняли в воду недолговечные искры; песни и смех далеко разносились над пойменными лугами окрестных монастырей.
Монастыри стояли темны и безмолвны — там, наверное, молились во спасение тех, кто сейчас тешил беса языческими игрищами и скаканием через огни. А всякая нежить — русалки, мавки да берегини — подстерегала грешников у воды, заманивала глупых подальше от света и топила. Уж почти два века минуло с тех пор, как Владимир Великий крестил Русскую землю, а язычество всё ещё коренилось в народе, будто старый, но живучий пень: и браки совершались без венца, и умыкание невесты случалось, и дети бегали нехристями...
В этот поздний час в княжих палатах маялись от духоты владимирские попы и старшая дружина, слушая Михаила Юрьевича. Он говорил:
— Вы все благодарили меня, что я отнял у рязанцев награбленное, оборонил обиженных и ныне отдаю монастырям их прежние волости. Но вы забыли одно: не я, а князь Андрей дал вам земли и доходы. Какую же посмертную честь вы собираетесь воздать моему брату, благодетелю города Владимира?
— Что ты пожелаешь, государь, то мы и сделаем, — сказал поп Микулица. — Можно установить покойному князю вечное церковное поминовение...
Поднялся Всеволод Юрьевич.
— Ответьте мне, мужи владимирские, — тихим голосом начал он, — право или неправо был умерщвлён Андрей?
— Неправо! — крикнул чернобородый Гюря. — Из зависти да по злобе извели князя!
Бояре и дружинники зашевелились, завздыхали, а многие попрятали глаза.
«Небось сами убийц подстрекали, подлецы, — подумал Всеволод. — Но в стороне вы не останетесь».
Вслух он спросил:
— Что же заслужили люди, пролившие кровь своего князя?
— Смерти...
— Смерти они достойны... — вразнобой ответили прижатые к стене бояре.
Всеволод сделал знак стоявшему в дверях Воибору, и в палату ввели заговорщиков. Никто из именитых горожан не знал, что их бывшие сотоварищи уже находятся под стражей. Произошло замешательство. Некоторые из бояр потеснились было к выходу, но им преградили дорогу рослые княжеские латники.
— Всем оставаться на месте! — раздался голос Михаила Юрьевича.
Стража вытолкнула убийц на середину палаты. Все трое держались спокойно и с достоинством.
— Что заставило тебя пойти на предательство? — спросил Михаил ключника. — Ведь ты был любимым слугой князя?
— Да, государь, — отвечал Анбал, поджарый ясин, похожий на ястреба.
— Почему же ты предал своего господина?
— «Когда звенит золото, совесть человека молчит» — так говорят у нас на Востоке.
Князь перевёл взгляд на Якима Кучковича.
— Ну, а ты, ближний боярин? Скажи что-нибудь в своё оправдание. Или и тебя, как раба, прельстило золото?
Яким зло и прямо посмотрел Михаилу в глаза.
— Нет, князь, — сказал он, нехорошо усмехаясь. — Я хотел только крови Андрея. И Пётр тоже, — Яким Кучкович кивнул седой головой на зятя.
— За что вы ненавидели его?
— У тебя короткая память, Юрьевич, — налегая на последнее слово, ответил боярин. — А может, ты не знаешь, как звалась раньше Москва? Ваш отец, Долгорукий, безвинно казнил моего отца, и Кучково стало Москвой. Он же, Андрей, отправил на тот свет брата моего, Ивана, зато меня он осыпал милостями. Сам сатана не придумал бы пытки страшнее. Но я отомщён и смерти не боюсь. Вершите свой суд, а от божьего мы все не уйдём.
Яким замолчал, тяжело переводя дыхание. Молчал и князь Михаил. На виске у него вспухла и часто забилась голубая жила.
— Последнее желание будет? — осипшим голосом спросил он.
— Мне от тебя ничего не надо, — ответил Кучкович, с ненавистью глядя в лицо Михаилу Юрьевичу.
Князь махнул рукой. Зазвенев оружием, стража окружила осуждённых и увела.
Бояре стояли ни живы ни мертвы. Наступил их черёд. По взгляду Михаила они поняли, что милости ждать нечего.
— От верных людей я знаю: вы все были в думе с Кучковичем, — заговорил Михаил. — Знаю также, что не под силу было троим справиться с князем Андреем...
— Он был безоружным! — крикнул один из бояр.
— Не спрашиваю, откуда тебе это ведомо, — повышая голос, продолжал Михаил, — но спрошу другое: с какой стати убийцы поделили разграбленную казну брата между вами поровну? И кто бражничал, кто веселился вместе с ними на виду у всего народа? Молчите, псы?
Михаил вновь подал знак дружинникам. Многие бояре пали на колени, и их пришлось выволакивать за дверь, как кули с зерном.
Когда затихли причитания и вопли о пощаде, Всеволод спросил брата:
— Ты вправду решил казнить их?
— Да неужто понарошку? — удивился Михаил.
— А я советую поступить иначе. Нам их убивать нельзя. У каждого из этих людей много родичей, а мы сделаем их своими врагами.
— Что же надумал ты?
— Пускай бояре казнят Кучковичей своими же руками.
— Нет! — Михаил даже отшатнулся. — Господь с тобой, Митя, такого не видано даже у греков. Нет!
— Я пошутил, — с натянутой улыбкой сказал Всеволод. — Поступай по своей воле.
— Бояр я помилую, они и так натерпелись довольно, — будто про себя промолвил Михаил и, взглянув на брата, тихо добавил: — Мне иной раз страшно с тобой, Митя, ты уж прости за прямоту. Да я тебя и не виню: византийский двор кого хочешь научит жестокости, тем паче ребёнка...
Наутро, при огромном скоплении народа, Яким Кучкович, его зять и Анбал были расстреляны из луков перед воротами детинца. Палачи из служилых степняков зашили тела в берестяной короб и куда-то увезли. Чуть позднее прошёл слух, будто короб с грузом камней был брошен в озеро, что в пяти верстах от города. Но вода будто бы не приняла в себя трупы убийц, и ветер до сих пор носит от берега к берегу неприкаянный короб, обросший зелёным мохом и тиной. И озеро то
