подходили для лепестков моих будущих вращающихся блесен. Я загорелся этой идеей и всю осень, и зиму в свободное время выпиливал и вытачивал свои драгоценные блесны. Когда посчитал все, что я произвел, то оказалось целая сотня блесен. Нужно сказать, что я не ограничивался одними рюмками. Так, помнится, я много времени потратил на то, чтобы придать отрезку медной трубки обтекаемую форму, наподобие подводной лодки, приделать к ней пропеллер и превратить в девон — особую снасть для ловли жереха.
Однако, как следует применить эти блесны мне не удалось. Весной стало известно, что отец в очередной раз собирается подыскать нам новое место жительства. На этот раз он планировал поехать на Днепр на строительство Кременчугской ГЭС. Одно это имя — «Днепр» производило на меня завораживающее действие, и я нисколько не колеблясь передал отцу результаты всех моих трудов — все блесны и спиннинг в придачу. Летом мы с мамой приехали к нему в гости, и, собираясь на реку, я задал вопрос: а как поживают наши блесны.
Каково же было мое удивление, когда отец, несколько легкомысленно, как мне показалось, ответил, что блесен больше нет, потому что он их все «утопил» еще весной. Потеря блесен огорчила меня гораздо меньше, чем категорический отказ мамы переезжать на Днепр. Должны были пройти еще целых два года и произойти множество событий в нашей жизни, прежде чем этот переезд все-таки состоялся.
Поездка на Днепр
Наш переезд на Днепр не был спонтанным, а готовился, по сути, очень долго. В течение нескольких лет в разных местах этой великой реки успели побывать все, кроме сестренки, которая все еще оставалась маленькой. А вот как в первый раз увидел Днепр я.
С весны на строительство Кременчугской ГЭС уехал отец, а в средине лета он сообщил, что ждет нас с мамой. И мы поехали, но не обычным способом, а на автобусах, которые перегонялись на капитальный ремонт в город Павлово-на-Оке, кстати, на родину отца. Но мы не собирались ехать до конца маршрута, а планировали добраться только до Киева.
Автобусов было три, они были старые и без конца ломались. Тогда все останавливались, и водители сообща устраняли неисправность. А потом все вместе трогались снова. Карпат я не заметил, очевидно, мы проехали их еще в первую ночь. Я запомнил медленное движение по равнинной Украине, ее бесконечные поля с уже желтеющей пшеницей и аккуратные хатки сел, утопающих в густой зелени деревьев. На третий день движения мы подъели все припасы, которые мама приготовила в дорогу и, главное, выпили всю воду. Как назло, очень хотелось пить.
И тут мы проехали мимо села, в одной их хаток которого почти на дорогу свесились ветки с красными ягодами. Мама попросила водителя остановиться, мы вышли из автобуса и направились к стоящей рядом с домиком хозяйке.
— Продайте нам ягод, — попросила мама.
— Та берить скильки завгодно задарма, — приветливо ответила хозяйка.
Я буквально набросился на склонившиеся к земле ветки, унизанные спелыми крупными ягодами. Это оказались не черешни, как мы думали, а вишни. В Закарпатье они не росли. Вишни мне очень понравились, но, когда я съел их достаточно много, у меня буквально свело скулы.
— Это называется, «набить оскомину», — прокомментировала мое состояние мама, — ничего, скоро пройдет.
В Киеве мы проехали по главной улице города.
— Это Крещатик, Геночка, — сказала мама, — такая красота, а мы тут тащимся на своих тарантасах. Неудобно даже.
Я во все глаза разглядывал непривычно высокие и красивые здания. На пристани мы купили билеты на пароход. Он был под завязку забит пассажирами. На верхних палубах стояли покрытые тканью плетеные корзины, от которых маняще пахло клубникой.
Когда мы будем жить в Светловодске, я успею изучить маршруты пароходов, везущих ароматную ягоду. Сначала с юга, вверх по течению, а потом в противоположную сторону, когда начнет созревать клубника в более северных районах. Эта первая поездка на пароходе запомнилась мне тем, что ночью я скатился на чемодане вниз по крутой лестнице, рядом с которой меня уложила мама, за неимением другого подходящего места. И ничего, обошлось без последствий. И еще скандалом в ресторане, когда повара поймали за тем, что он подливал в котел с готовым борщом сырую речную воду.
Наконец, мы встретились с отцом. Позже я так и не смог отождествить, где же на самом деле он тогда жил. Помню только, что это было настоящее село с белыми домиками под соломенными крышами, и вездесущий песок, который не только лежал под ногами, но ввиду недалекой гигантской стройки постоянно висел в воздухе и норовил забиться в глаза, нос и уши.
Когда мы приехали, отец заявил, что блесен у него больше не осталось, но рыбалка здесь такая, что и без спиннинга, можно наловить на любую уху. Червей, как я ни старался, мне накопать не удалось. А потом оказалось, что это и не нужно. Импровизированной удочкой из тонкой ветки тальника на катышек хлеба я поймал верхоплавку. А затем на ее глаз — приличного окуня. И пошло — поехало. Через час рыбы набралось достаточно. А тут еще поблизости обнаружился крохотный ручеек, впадающий в Днепр, с переползающими по мелководью рыбешками. Там мой улов пополнился щуренком и незнакомой мне черной, похожей на толстого ужа рыбой, в которой отец признал угря. Мама потом долго ворчала: его режешь, а он пищит.
К сожалению, все прелести днепровской рыбалки не перевесили тогда в глазах мамы неудобства предстоящей сельской жизни. Поэтому в тот раз мы вернулись обратно в Мукачево. Скоро строители достроили плотину, и началось заполнение рукотворного кременчугского моря.
На Латорице
Как ни заманчиво было постоянно ловить карасиков на «военном» озере, но река постоянно манила к себе. Сильнейшим раздражителем были рыбаки на Латорице, которые успешно ловили неведомую для меня рыбу — подуста. Рыбаками были, как правило, пожилые венгры, которые на вопрос, на что он ловит, бурчали под нос:
— Нэм тудом (не понимаю)
Подуста ловили длинными легкими удочками — «подуствашками». Такие удочки стоили страшно дорого, и к ним было не подступиться. А самому сделать такую удочку мне даже не приходило в голову. В те времена их делали из высушенных тонких стволов лесного ореха — лещины. Одно дело было найти и срезать подходящее для удочки деревце, а затем нужно было его сушить, выравнивать и пропитывать лаком. Все это было по силам только профессионалу, занимающемуся изготовлением удочек на продажу. К сожалению, с нашими тяжелыми и короткими «озерными»
