меня. И я отвечал:
— Лишь один из новых последователей, получивших твое преподнесение, готов выполнить поручение. Он всецело отдал свои душу и тело служению тебе, Владыка. Это мужчина средних лет. В лике человека он выглядит старше меня вдвое. Его защищали лучше всего.
— Значит, всего один. Они любят своих людей. Но они не знают того, что знаю я, а потому не представляют, какой дар я преподнесу каждому из них, стоит лишь отдать мне свои тела и покориться разумом.
— Ты прав, Владыка, — отвечал я. — И как же мы поступим? Мы должны показать твою силу. Если мы придем лишь чтобы отнять, то они могут ополчиться на нас, а наша численность еще слишком мала.
Я боялся. Указывать хозяину на то, как поступать, я не осмеливался, но хорошо понимал, что мои знания, мой опыт человека — только они способны облегчить сбор и привести к быстрому росту, к набору его силы, к скорейшему осуществлению его планов. Наших планов. Я старался быть тактичным, преподнеся ему свою идею, но позволив ему самому принимать окончательное решение. И он принял верное, лучшее из возможных. Он понимал меня как никто другой. Он строгий, но справедливый правитель. Он достоин величия.
— Скажи мне, друг мой, — начал он, — какова средняя длительность жизни человека без моего вмешательства?
— Не более ста лет, Владыка.
Долгое время я стоял недвижимым в ожидании ответа хозяина. Он размышлял и не говорил со мной. Когда он наконец решил, сказал мне следующее:
— Жди, когда моя власть над этим человеком окрепнет, когда он будет всецело служить мне и в полной мере ощутит на себе действие моего дара, вернув молодость и силу своему телу. Только тогда вы уже вместе с ним вернетесь туда, дабы сообщить этим людям мои слова. И ты скажешь им от моего имени: так или иначе вы будете через равные промежутки времени отдавать нам одного из вас. Ваша привязанность к вашим людям мешает мне в осуществлении моего великого плана. Но вы будете отдавать, желаете вы этого или нет. Для меня нет никакой разницы, кого именно забирать, ведь за верность я дарую ему бессмертие, и он будет править этот мир для меня своими руками. Живой пример вам для понимания — ваш давно ушедший человек. Узрите, внемлите, ибо он лучшая версия себя прежнего. Он — будущее. Он — воплощение моей силы и моей воли.
— Да, Владыка, — ответил я, почтенно склонившись перед его мудростью. Но он еще не закончил говорить.
— И когда они увидят его нового, когда поймут мою силу, ты поведаешь им главную часть плана, передав им мои следующие слова: посему, лучшим и единственным способом не погибнуть от моих рук является решение самостоятельное, кому именно вы доверите честь служить моему властелину. Вы примете решение, кто достоин вечности. Любой человек, млад он или стар, облачится величием и силой, вернув прежний облик начиная с того самого дня и на века. Только вам решать, кто будет великим. Но решить нужно обязательно. На следующий день после каждого восхождения полной луны я буду приходить к вам, и вы сами вверите мне того из вас, кому мой властелин преподнесет свой подарок вечности. А сейчас, в назидание и как пищу для размышлений, а также во избежание повторения вашей глупости, я выберу одного из вас лично. Выберу и увезу. И когда вы усмирите свою гордыню, делать выбор мне больше никогда не придется!
Глубоким поклоном я поблагодарил хозяина за вверенную мне ответственность, за его доброту и мудрость. Он отпустил меня, и я принялся размышлять о предстоящем походе, ожидая прихода силы к тому избранному нами мессии, что заставит людей изменить своим убеждениям».
Юля дочитала до последней строки перед отметкой даты, что говорила о завершении главы книги, если это можно так назвать. Окончание датировано восьмью годами после начала написания — «ДВ 1936».
«Ты писал эту главу восемь лет? — думала она. — Нет, ну я понимаю, что она немаленькая, но почему так долго? Вскоре пришел к хозяину, говоришь? Такое себе у тебя понимание времени. Хотя… В твоем-то случае».
Юля в смешанных чувствах глядела вперед. Следила за колыхающимися ветром деревьями, размышляя о прочитанном. Ее сильно поразила жесткость подхода к решению вопроса о получении новой пищи для О’Шемиры. Да, она понимала, что каждым из тех людей, так или иначе, этот монстр будет безжалостно питаться, вытягивая из бедолаги жизненные силы. Но также понимала, что лишь единицы избранных, возможно, испытают на себе благосклонность и получат тот самый дар, то преподнесение вечности, о котором говорилось в книге. Ей стало очень жаль всех тех людей. Она сопоставляла рассказ таксиста об этом времени с прочитанным и пыталась понять весь тот ужас. Самое страшное, что все они в итоге стали безмозглыми существами, безвольно бродящими по кругу в запертой темной комнате этой самой психиатрической лечебницы. Никакого величия сквозь года Юля не заметила. Лишь зомби и уныние. Что-то явно пошло не по плану.
Также она очень поразилась той самоотверженности и скрупулезности Дмитрия Высокова, точнее говоря Димитрия «Высшего», с которыми он выполнял все поручения своего владыки. Последнее слово она мысленно произнесла по слогам, словно оно значит гораздо больше, чем должно в понимании обычного человека. Или же потому, что сама в какой-то мере все еще осталась привязана к нему, пускай эта связь изрядно ослабела к этому времени или просто приобрела иную форму.
Она хочет читать дальше, но понимает, что за книгой, читая достаточно неразборчивый текст, провела порядка полутора часов, а испытывать доброту паренька, что ждет ее у ворот, ей не хотелось. Было бы очень неприятно, если бы он проснулся, а ее не оказалось рядом, готовой ехать домой. «Вдруг он уже уехал?» — спохватилась она, зажав между страницами книги свой палец, чтобы не потерять место, на котором остановилась, и поднялась, выглядывая из-за обломков стен, выискивая взглядом точку, с которой смогла бы увидеть, стоит ли еще машина у ворот.
Издалека она не могла разобрать, что именно делает парень: опустив подбородок на грудь, смотрит в телефон, листая новостную ленту, или же спит. Потому решила, что на сегодня историй достаточно. К тому же, ей нужно обдумать прочитанное, как и мотивы совершенных в рукописях действий. Данную книгу она не воспринимает как художественное произведение литературы, а именно в формате летописи. Могла бы иначе, если бы у нее была хотя бы одна причина сомневаться в правдивости слов, написанных Димитрием. Слишком все правдоподобно и реалистично.
Она торопливо
