сразу улетучилась. Ее особенный аромат и шелковистость кожи снова лишали рассудка, ударяя в голову покрепче спиртного. Матвей хотел быть с ней грубым и безжалостным, иногда она этого заслуживала, но не мог. С ней он терял самого себя.
Гончаров стал покрывать поцелуями ее шею и услышал, как она тихонько выдохнула и откинула голову, затихая в его руках…
Утомленные и опустошенные неистовой сценой, они лежали на заднем сиденье автомобиля и молчали. Одежда была разбросана по всему салону, а время перевалило за полночь. Но это их не волновало. В салоне было тепло, работал кондиционер. Матвей курил и задумчиво вглядывался в ночь за окном, а Юлька дремала, прижавшись щекой к кожаной обивке сиденья.
Докурив сигарету, он осторожно опустил стекло и выбросил окурок. Шарапова даже не пошевелилась. Матвей опустил взгляд и нежно провел пальцами по ее плечу, откинув шелковистые волосы. Шпильки, которые удерживали их, вылетели и теперь, как и одежда, валялись где-то на полу. Гончаров склонился и легко коснулся губами ее ушка.
— Девочка моя… — прошептал он охрипшим, глухим голосом, и сердце сжалось от невыносимой, почти болезненной нежности.
Юлька не помнила, как они добрались до Сиренево. У нее слипались глаза. Кое-как одевшись, она пристегнула себя ремнем безопасности и, откинувшись на сиденье, проспала до самой усадьбы.
Матвей отнес ее в свои покои и, раздев, уложил в постель.
Проснулась девушка, когда за одном занималось золотистое октябрьское утро, утопающее в ночной дымке. Она лежала одна среди тонкого постельного белья, отделанного кружевом, совершенно обнаженная. В комнате было тихо, только огонь потрескивал в камине, играя бликами на полировке ширмы.
Приподнявшись на подушках, легким движением она отбросила с лица прядь волос и, стянув на груди одеяло, огляделась. Матвея в комнате не было, он не сидел у окна, углубившись в ноутбук, и в ванной комнате не шумела вода.
Юлька хотела отбросить одеяло в сторону и встать, и вдруг заметила на кровати розы — кремовые, полураспустившиеся, небрежно брошенные на белый сатин, они были так восхитительны. А рядом лежал узкий футляр, обитый синим бархатом.
Слезы задрожали на ресницах раньше, чем она закусила нижнюю губу и, соскользнув на пол, собрала свою одежду и прошмыгнула в ванную комнату.
Отворачивая кран с горячей водой, увидела, как дрожат пальцы, а обида все сильнее сжимает горло.
Цветы и драгоценности… Джентльменский набор богатого плейбоя! Горькая улыбка искривила губы, слов не требовалось, чтобы понять, что это значит! Гончаров уезжает, оставляя ей презент за оказанные услуги! А ведь это должно было случиться, и она прекрасно знала. Только не думала, что наскучит ему так скоро.
Тщательно умывшись, девушка оделась и стянула волосы на макушке резинкой, у нее еще было время вымыть голову дома, а пока хотелось как можно скорее покинуть Сиренево и не столкнуться с Гончаровым. Надеялась, что не застанет его в усадьбе, когда придет на работу. Но надежды не оправдались. Гончаров был в комнате, когда она вышла из ванной. Стоял у окна, повернувшись к ней спиной, сунув руку в карман брюк, и курил. На столике был поднос с завтраком, прикрытый салфеткой. Мужчина обернулся, когда она вошла, но с места не сдвинулся. Просто стоял и смотрел на нее, будто чего-то ожидая.
— Ты уходишь? — первым нарушил он молчание, заметив, что она тянется к пальто, которое лежало на спинке кресла. — Что так? — спросил Матвей.
— Представь себе, я не так глупа, чтобы не понять, что значат розы и бархатный футляр! — презрительно ответила она.
Голос ее звучал хрипловато. Сказывалось волнение и непролитые слезы, застрявшие в горле.
— Знаю, у вас в Москве так принято! Скольким ты оставлял подобные презенты? Можешь не отвечать, мне плевать! Только я — не твои девочки-нимфетки, с которыми ты привык проводить время, мне не нужны ни твои цветы, ни твои подарки! Уезжаешь? Счастливо! Надеюсь, в Сиренево Вам понравилось, Матвей Юрьевич? Мы как могли пытались Вас развлечь, но на этом простимся! А футлярчик приберегите для какой-нибудь красавицы, которая наверняка заждалась Вас в столице, мне подобные знаки благодарности ни к чему! Я не проститутка! — перекинув пальто на руку, Шарапова схватила сумочку и зашагала к дверям.
Когда она уже взялась за ручку, сзади раздались хлопки, заставившие ее обернуться. Матвей, глядя на нее, издевательски усмехаясь, хлопал в ладоши.
— Восхитительная речь, моя дорогая! Браво, моя красавица, браво! Я и забыл, ты не девочка-нимфетка, с которыми я привык развлекаться, это от них можно отделаться бархатным футляром и цветами, ты у нас Четвертинская, благородная, возвышенная, гордая… Какие футляры и цветы? Как я посмел? Я должен был валяться у твоих ног, потеряв голову от любви, и это самое малое, что должно было случиться после того, как ты благосклонно согласилась спать со мной! Только ты забываешь, я был свидетелем некоторых твоих поступков, которые весьма далеки от той благовоспитанной и неприступной красавицы, какую ты сейчас разыгрываешь из себя. И я знаю, что скрывается за твоим милым и невинным личиком! Так что избавь меня, пожалуйста, от этих напыщенных речей и сцен! Ты ничем не отличаешься от тех самым проституток. А то, как вела себя вчера, лишний раз меня в этом убеждает!
Не понимая, что делает, Шарапова в два шага преодолела разделяющее их расстояние и залепила Гончарову звонкую пощечину.
— Не смей так разговаривать со мной! — процедила сквозь зубы Юлька. — То, что я спала с тобой, не дает тебе права хамить мне и оскорблять! Ты сволочь, Матвей Юрьевич, и я не желаю тебя больше видеть!
— Прости дорогая, что разочаровал, но, надеюсь, ты всерьез не ожидала, что я в любви тебе признаваться буду после пары ночей!
— Нет. Потому что ты не знаешь, что это такое! А все твои попытки купить любовь за деньги и цветы — жалки и ничтожны! Ты животное, которое от алкоголя вообще скоро потеряет человеческий облик! — вложив в свои слова как можно больше презрения и отвращения, девушка вышла из комнаты.
Глава 7
Спустя пару часов, направляясь в усадьбу, Юля была уверена, что уже не застанет Матвея Юрьевича в Сиренево. Да и услышит она его, вероятнее всего, не скоро! Вполне возможно, что после возвращения в Москву он возложит обязанности курировать имение на кого-нибудь другого. И они больше никогда не увидятся. Расстроило ли ее это? Она не знала. После утренней сцены Юля была бы только рада больше никогда с ним не встречаться. Но сможет ли она забыть эти дни и
