тут же успокоился, услышав собственный рёв. — Остановка дыхания из-за передозировки. Грёбанный опиум!
— Опиум?! — Рома даже не пытался скрыть удивление. Он был настолько поражён, что забыл о том факте, что перед ним сидел мужчина, двенадцать лет назад покинувший их семью. Последнее слово окунуло мир в яркие краски и сделало его чётче, как бывает, когда узнаёшь какую-нибудь шокирующую новость.
— Да, опиум. Она начала вводить его уже после того, как я попрощался с вами.
— Ты не прощался с нами.
— Ну…ты меня понял. Ещё эта долбанная анорексия! Я смотреть на неё не мог, не то что заниматься любовью! Только я прятал пакетики, как Алёна тут же превращалась в какую-то неадекватную! Она бы выдавила мне глаза, если бы я не отдал ей то, что нужно! Это ужасн…
На всю кухню разнёсся смех. Чертовски грустный, с привкусом горечи. Рома смотрел в потолок и смеялся, после чего, усмехнувшись, посмотрел в глаза человеку, яйца которому следовало оторвать ещё несколько лет назад.
— И на кого ты нас променял? Господи, ну ты и придурок! Ушёл к наркоманке-анорексичке!
— Она стала такой потом.
— Мне насрать. Нас-рать. Ты даже алименты мне не платил, так что не нужно здесь никаких оправданий. Ты никогда не любил мою мать. Любящий не изменит, изменяющий не любит. Если бы ты по-настоящему любил её, то наслаждался только бы одним телом — моей мамы. В крайнем случае мог бы передёрнуть в туалете, но никак не изменять! — Рома со всей силы ударил по столу, заставив его застонать. Одна тарелка подскочила и сорвалась с края, со звоном упав на пол. Осколки разлетелись во все стороны, но ни один из мужчин этого не заметил — оба смотрели в глаза друг другу. — Как ты мог? И у тебя хватило наглости прийти в наш дом после этого? Мама хоть знает?
— Знает. Если мужчина уходит из семьи без объяснения причины, то это почти в ста процентах случаев из-за другой женщины. Да и тем более я ей уже всё рассказал.
— Охренеть! Вот это сюжетный поворот! То есть, ты пришёл к бывшей, брошенной тобою жене, рассказал, что пока вы жили вместе, ты время от времени потрахивал бабу на стороне, и теперь просишь вернуться? Вернуться обратно? В семью?
— Да.
Рома откинулся на спинку стула и, подняв голову, закрыл глаза. Мигрень потихоньку постукивала в правый глаз и грозилась взвыть адской болью, если в скором времени не принять болеутоляющее. Но в этой квартире не был подобных лекарств, потому что смешав их с алкоголем, можно было запросто отправиться на концерт Мэрилин Монро. Рома обошёл все ближайшие аптеки и договорился (почти во всех не забесплатно), чтобы этой женщине на фото не продавали лекарства исключительно по рецепту врача.
Но алкоголя дома было навалом, причём самого дешёвого и отвратного. От него головная боль, может, и потухнет, но следующий день гарантировано превратится в экскурсию по аду, где вы сможете испытать все прелести похмелья на своей раскалывающейся голове. Поэтому пришлось лишь сконцентрироваться на той пустоте, что ещё не была захвачена мигренью, и наслаждаться ею.
— Ром, ты уже взрослый парень, и я тебе расскажу то, что ты должен понять. — На слова отца никто не ответил, поэтому он продолжил: — У мужчины это заложено в природе. Его всегда будет тянуть на других женщин. С этим ничего не поделаешь, сынок. Одно тело, каким бы хорошим оно ни было, со временем приестся и надоест. Ром, пойми, у мужчины не могут одновременно работать две головы, только одн…
— Верхняя одежда есть?
— Чего?
— Верхняя одежда у тебя есть? Или ты так пойдёшь на улицу?
Отец немного помолчал, обдумывая услышанные слова.
— Да, в прихожей куртка висит, а что?
— Одевайся, мы идём на улицу.
Он хотел что-то ответить, но Рома уже встал, открыл дверь и вышел из кухни.
На его шее блестел пот.
10
Свежий воздух не смог прогнать мигрень, но хотя бы отодвинул на второй план. Стук в правый глаз усилился, и Рома буквально видел, как эта сучка бьёт своими костлявыми пальцами по внутренней стороне глаза.
С мигренью он был знаком с детства. Их танго длиною в жизнь началось ещё в детском саду, когда правая половина головы впервые начала изнывать от боли. То был приветственный звоночек пришедшей навсегда гости, заставившей воспитательниц с растерянностью смотреть на воющего мальчика, постоянно хватавшегося за покрасневший правый глаз. Мигрень сопровождала его в школе, и танцевала она в основном после стрессовых ситуаций, заканчивая представление тошнотой и рвотой.
Сначала Рома пытался бороться с ней, но понял, что от этого лишь становится хуже. В итоге он смирился со своей подругой, стараясь сократить её приходы до минимума. Она обожала алкоголь и аромат табака, и именно под них танго становилось просто крышесносным. Похмелье было для неё настоящим поводом оторваться на всю катушку, но ближе к вечеру она успокаивалась и засыпала до нового звоночка, обозначающего, что можно снова потусить. Мигрень была той стервой, что выносила тебе мозг, хотел ты этого или нет, и лишь вовремя принятое обезболивающее могло успокоить её ненасытный пыл.
Однажды в детском саду воспитательницы дали всем задание нарисовать свой самый большой страх, уместив его в одного монстра. Этакий психологический приём, заключающийся в том, чтобы потом сжечь рисунок и тем самым избавиться от страха. Многие ребята нарисовали чудовищ, основанных на боязни темноты, высоты или образе какого-нибудь супер злодея из мультика. Некоторые нарисовали докторов в белых халатах с огромными иглами в обеих руках. Одна девочка изобразила своего отца, держащего губами свисающую сигарету и трясущего за волосы плачущую женщину. Воспитательнице было очень неловко отдавать этот рисунок тому, кто был на нём изображён, и, видимо, сделала она это зря, потому что та семья в садике больше не появлялась.
Но сильнее всего взрослых зацепил рисунок Ромы. Помимо таланта писателя, что он откроет в себе позже, в нём ещё сидел маленький художник, знающий своё дело. На белом листе бумаги был нарисован нависший над землёй силуэт, одетый в тёмно-фиолетовую мантию. Лицо скрывала кромешная темнота капюшона, а одна из бледных рук сжимала длинную трость с косой. Её изгиб внушал ужас, потому что маленькому мальчику отлично удалось передать остроту лезвия с помощью света и тени.
Воспитательницы спросили, боится ли он смерти, но Рома отрицательно покачал головой и забрал рисунок. Он сказал, что это мигрень, и не показывает она своё лицо потому, что оно слишком уродливо.
Но оно оказалось не уродливым.
Позже, уже в
