не будешь сейчас передо мной выпендриваться, показывая, какой ты крутой. Главный здесь я, ты ошибся. — Он наклонился ещё ближе. — Я главный везде, и тебе это известно, иначе ты бы сюда не приехал. Я чёртов Роман Арфеев! И если ты только позоришь эту фамилию, то я заставляю людей писать её дрожащими руками. Ты сейчас находишься в квартире, счета за которую оплачиваю я. Ты ели из посуды, которую купил тоже я. А значит, это моя территория и я здесь главный. Хочешь поспорить? Дверь прямо за мной. — Рома откинулся на спинку стула и тихо рассмеялся, глядя на пятна соусов на скатерти. — Но вот только ты не уйдёшь, так ведь? — Глаза отца и сына вновь встретились друг с другом — такие разные, но безумно похожие. — Тебе это будет невыгодно. Я угадал, папочка? Конечно угадал, здесь всё и дураку понятно. Ты пришёл за чем-то, и я хочу услышать за чем именно. Вставай, представляйся и выкладывай все карты на стол. Надеюсь, разговор будет коротким.
После этих слов последовала небольшая пауза, тишину которой нарушил лишь скрип двигающегося стула. Отец встал из-за стола и, подобно своей бывшей жене, упёрся в него кончиками пальцев.
— Меня зовут Алексей Арфеев, и я твой отец, Ром. — Его речь перебил краткий смешок, а продолжал мешать говорить воющий за окном ветер. — Я приехал сюда только по одной причине: я соскучился по своей семье!
— Охренеть! В рот меня! Он вспомнил, что у него есть семья! Аллилуйя! Мам, вот скажи честно, — Рома посмотрел на неё, и в глазах его не было ни капли злости. — Ты серьёзно поверила в эту чушь, которую он несёт?
— Он правда соскучился по нам и всё понял. Он изменился и теперь совсем другой. Он нас не обманывает.
— Ясно, мам, иди проспись. Тебе нужно отдохнуть и проветрить то, что осталось от мозгов.
— Ром, но я…
— Никаких возражений! — Ему пришлось слегка прикрикнуть на неё, но это себя окупило. Мгновенно наступило молчание, и уже через пару секунд захлопнулась дверь, оставив на кухне лишь двоих мужчин.
Отец, судя по всему, устал стоять и решил снова присесть, но теперь, когда рядом не было женщины, свет лампы отразился от чего-то нового в глубинах его зрачков — от растущей уверенности в себе.
— Теперь мы можем нормально поговорить. Это мужское дело, а ты, я погляжу, уже мужчина.
Рома смотрел на него с убивающим спокойствием. Долго смотрел. Очень долго. Где-то в воздухе жужжала невидимая муха, а подпевали ей хаотичные гудки проезжающих снаружи машин, смех пьяных подростков за окном и нескончаемый вой ветра. Где-то далеко, на грани слышимости перешёптывались друг с другом стены. Время от времени хихикали и пытались обратить на себя внимание крохотными сдвигами, но Рома продолжал выжимать взглядом своего отца и смог это сделать. Тот спрятал глаза и уставился на скатерть, с диким интересом рассматривая её поверхность. Вероятно, она была куда интереснее родного сына. Может, даже лучше, потому что не считала себя везде главной.
— Да, теперь мы можем нормально поговорить. Но это не мужское дело, а семейное. А ты, я погляжу, не из нашей семьи. Но раз уж ты, дорогой мой папуля, явился после двенадцати лет скитаний непонятно где и постоянной неуплаты алиментов, то тогда я тебя выслушаю. Конечно! Мне же делать больше нечего! Сейчас четыре часа утра, самое время слушать сказки! Ну давай, папуля, начинай! И начни, пожалуйста, с объяснения того, какого хрена ты бросил женщину одну с девятилетним ребёнком на руках, даже ничего не сказав.
— Хорошо, Ром, я объясню.
— Ну постарайся. Потому что если мне не понравится твоё объяснение — а я очень сомневаюсь, что оно мне понравится, — то твой приход сюда станет самой большой ошибкой в твоей жизни. И я не шучу. У тебя есть прекрасная возможность убедиться в этом самостоятельно. А теперь будь так добр — объясни мне причину своего ухода из семьи.
— Другая женщина.
Рома замер, не в силах выдавить хоть слово. Его горло что-то мгновенно пережало и отрезало путь к воздуху. Эти два слова, произнесённые отцом, мигали ярким неоном внутри головы. Другая женщина. Другая, мать её, женщина. Другое тело, другая душа и другой секс. И как долго он переступал порог дома, лишь недавно трахнув свою любовницу? Как часто он перезванивал жене после того, как никому не нужный телефон звонил на тумбочке, пока совсем рядом скрипела кровать от двух пылающих тел? Сколько фальшивых слов любви он произнёс в их доме, думая про качающуюся грудь молоденькой девушки? Сколько всё это продолжалось? Сколько времени семейный очаг продолжал гореть тёплым огоньком, пока дом пропитывался враньём?
Рома сделал глубокий вдох. Выдох. Снова вдох. И очень медленный выдох. На улице какая-то девчонка крикнула: «ТРАХНИ МЕНЯ, ЛИЗА!», после чего громко засмеялась. Этажом ниже залаяла собака, но тут же успокоилась после гулкого удара. Стены уже не стеснялись и вовсю делились секретами, стараясь быть друг к другу как можно ближе. Потолок хотел что-то сказать полу и вроде как потянулся к нему, но остановился, когда Рома произнёс:
— Ты трахал мою маму после измены?
И снова это дурацкое молчание. Смех пьяных подростков начал возрождать улёгшуюся бурю, имя которой — гнев. Секунда длилась за секундой, и когда за окном кто-то опять предложил кого-то поиметь, Рома повторил вопрос:
— Ты трахал мою маму после чёртовой измены? Да или нет?
— Да, — ответ громом ударил по голове, усилив спрятавшуюся в тени мигрень. Но он был честным, и хоть от этого факта на душе чуть отлегло.
— Как долго?
— Два года. А потом я собрал вещи и уехал, потому что уезжала она. Понимаешь, у неё были деньги, а нас не было, и я хотел…
— Где она? — Одни карие глаза вцепились в другие, не желая их отпускать. — Где она сейчас? Почему не с тобой? Или в подъезде нас ждёт, хочет познакомиться?
— Она… — волосатые пальцы теребили друг друга, и Рома вдруг понял, что отец его не потерял чувства к той самой женщине. Это было видно в бегающем по столу взгляде, в движениях руки и в нотках голоса, когда он вновь заговорил. — Её звали Алёна. У неё были такие кудряшки и…
— Мне насрать, как её звали и что у неё там было. Я хочу знать, где она. Почему не рядом с тобой, раз она лучше меня и мамы вместе взятых? Где эта красавица?
— В могиле она, доволен?! — Впервые за весь разговор отец начал кричать, но
