«Мы, народ, обязаны взять на себя ответственность и стереть с лица земли эту мразь», — объяснял Леон Мугесера в ноябре 1992 г. в той же самой речи, в которой призывал хуту вернуть тутси в Эфиопию по реке Ньябаронго. Мугесера был образованным человеком с университетским дипломом, вице-президентом НРДР, близким другом и советником Хабьяриманы. Его голос был голосом власти, и большинство руандийцев до сих пор способны довольно точно цитировать отрывки из его знаменитой речи; члены интерахамве часто хором повторяли особенно полюбившиеся им фразы, отправляясь убивать. Закон санкционирует убийство «сообщников тараканов», говорил Мугесера и спрашивал: «Что нам еще нужно, чтобы привести приговор в исполнение?» Члены оппозиционных партий, говорил он, «не имеют никакого права жить среди нас», и как один из лидеров «единственной Партии» он исполнял свой долг — распространять призыв к оружию и учить людей «защищать себя». Что же касается самих «тараканов», «чего мы ждем, почему не истребим эти семьи?», недоумевал он. Мугесера призывал тех, кто пришел к процветанию при власти Хабьяриманы, «финансировать операции по уничтожению этих людей». Он говорил о 1959 годе, о том, что было чудовищной ошибкой позволить тутси жить. «УНИЧТОЖАЙТЕ ИХ, — ГОВОРИЛ ОН. — ДЕЛАЙТЕ ЧТО ХОТИТЕ, НО НЕ ПОЗВОЛЯЙТЕ ИМ УЙТИ». И еще говорил: «Помните, что человек, чью жизнь вы спасли, безусловно, не станет спасать вашу». Закончил он речь словами: «Гоните их прочь. Да здравствует президент Хабьяримана!»
Мугесера выступал от имени закона, но так случилось, что министром юстиции в то время был человек по имени Станислас Мбонампека, который смотрел на вещи иначе. Мбонампека был личностью разносторонней: зажиточный хуту с северо-запада, владелец половины акций фабрики туалетной бумаги. А еще он был оппозиционером, юристом и защитником прав человека, представителем высшего эшелона либеральной партии — единственной оппозиционной партии, среди членов которой было немало тутси. Мбонампека изучил речь Мугесеры и выписал ордер на его арест по обвинению в возбуждении ненависти. Разумеется, в тюрьму Мугесера не попал — он попросил защиты у армии, а потом эмигрировал в Канаду, — а Мбонампеку вскоре сместили с министерского поста. Мбонампека понимал, в какую сторону дует ветер. К началу 1993 г. все новорожденные оппозиционные партии Руанды разбились на два лагеря — прорежимные и антирежимные, — и Мбонампека перешел на сторону «Власти хуту». Вскоре его речи уже можно было услышать на «Радио Руанда», где он предостерегал РПФ: «Прекратите эту войну, если не хотите, чтобы ваши сторонники, живущие в Руанде, были истреблены».
Летом 1995 г., когда я отыскал Мбонампеку, он жил в обшарпанной маленькой комнатке в Протестантском пансионе в заирском городе Гома, примерно в миле от руандийской границы.
— На войне, — пояснил он мне, — нельзя быть нейтральным. Если ты не за свою страну, значит, ты за тех, кто на нее нападает, верно?
Мбонампека был крупным мужчиной со спокойными и ровными манерами. Он носил очки в золотой оправе, был одет в аккуратно отглаженные брюки и рубашку в бело-розовую полоску. А еще он носил абсурдный титул министра юстиции руандийского правительства в изгнании — самопровозглашенной организации, набранной в основном из уцелевших чиновников режима, руководившего геноцидом. МБОНАМПЕКА НЕ СОСТОЯЛ В ПРАВИТЕЛЬСТВЕ В 1994 Г., НО НЕОФИЦИАЛЬНО ДЕЙСТВОВАЛ КАК ЕГО АГЕНТ, ОТСТАИВАЯ ДЕЛО «ВЛАСТИ ХУТУ» И НА РОДИНЕ, И В ЕВРОПЕ, И РАССМАТРИВАЛ ЭТО КАК НОРМАЛЬНЫЙ КАРЬЕРНЫЙ РОСТ.
«Я говорил, что Мугесера должен быть арестован, потому что он науськивает людей друг на друга, а это незаконно. А еще я говорил, что, если РПФ будет продолжать воевать, у нас должна быть гражданская оборона, — рассказывал мне Мбонампека. — Это последовательные позиции. В обоих случаях я выступал за защиту своей страны. — И добавил: — Лично я в этот геноцид не верю. Это не была традиционная война. Враги были повсюду. Тутси убивали не потому, что они тутси, а только как сочувствующих РПФ».
Я поинтересовался, трудно ли было отличать тех тутси, которые симпатизировали РПФ, от остальных. Мбонампека ответил: нет, нетрудно.
— Разницы между этническим и политическим вопросами не было, — поведал он мне. — Девяносто девять процентов тутси были за РПФ.
— Даже впавшие в детство старухи и младенцы?
— А вы подумайте вот о чем, — возразил Мбонампека. — Предположим, немцы нападают на Францию и Франция обороняется от Германии. Французы понимают, что все немцы — враги. Немцы убивают ваших женщин и детей, и вы делаете то же самое.
Рассматривая геноцид (хоть и отрицая при этом его существование) как продолжение войны между РПФ и режимом Хабьяриманы, Мбонампека, похоже, утверждал, что систематическое, поддерживаемое государством истребление целого народа является так называемым провоцируемым преступлением, в котором повинны и жертвы, и исполнители. Но, хотя геноцид совпал по времени с войной, его организация и исполнение разительно отличались от военных действий. Более того, мобилизация кадров для кампании окончательного истребления набрала полный ход только тогда, когда «Власть хуту» столкнулась с реальной угрозой мирного урегулирования.
* * *
4 августа 1993 г. на конференции в танзанийском городе Аруше президент Хабьяримана подписал мирное соглашение с РПФ, официально положив конец войне. Так называемые Арушские соглашения гарантировали право возвращения на родину диаспоре руандийских беженцев, обещали интеграцию двух враждующих армий в единые силы национальной обороны и утверждали схему «всеобщего переходного правительства», составленного из представителей всех национальных политических партий, включая РПФ. Хабьяримане предстояло оставаться президентом в ожидании выборов, но его возможности должны были ограничиваться в основном церемониальными функциями. И самое главное, на протяжении всего периода умиротворения Руанды в стране должны были быть размещены миротворческие войска ООН.
На самом деле РПФ никогда не рассчитывал выиграть эту войну на поле битвы; его целью было принудить правительство к политическому урегулированию, и в Аруше казалось, что этого удалось добиться.
— Войну используют, когда нет никаких других средств, а Аруша открыла возможность прийти и бороться на политической арене, — рассказывал мне Тито Рутеремара, один из лидеров РПФ, участвовавший в переговорах по соглашениям. — Благодаря Аруше мы могли прийти в Руанду, и при наличии действительно хороших идей и очень хорошей организации мы бы это сделали. Если бы мы потерпели неудачу, это означало бы, что наши идеи бесполезны. Эта борьба не была этнической, она была политической, и Хабьяримана боялся нас, потому что мы были сильны. Он никогда не хотел мира, потому что видел, что мы можем добиться политического успеха.
Хабьяримана понимал, что Арушские соглашения равнялись для него записке о политическом самоубийстве. Лидеры «Власти хуту» вопили о предательстве и бросались обвинениями, утверждая, что сам президент стал «сообщником» врагов. Через четыре дня после подписания документов в Аруше «Свободное радио и телевидение тысячи холмов» — новая радиостанция, спонсируемая членами и сторонниками аказу и проводившая пропаганду геноцида, начала вещание из Кигали. СРТТ была этакой «Кангурой» на радиоволнах. Ее вещание было поистине вездесущим в Руанде, где радиоприемники были у каждого, и радиостанция стала безумно популярной благодаря смеси подстрекательских речей и песен в исполнении таких поп-звезд «Власти хуту», как Симон Бикинди, чьим самым знаменитым хитом была, пожалуй, песня о «добрососедстве» — «Я ненавижу таких хуту»:
