Так и шло — нападение здесь, массовая бойня там, — и все лучше организованные экстремисты хуту накапливали оружие, а в ополчение набирали молодежь хуту и готовили для «гражданской самообороны». В первых рядах этого ополчения были интерахамве — «те, кто нападает вместе», — которые вели свое происхождение от клубов футбольных фанатов, спонсируемых лидерами НРДР и аказу. Экономический коллапс конца 1980‑х оставил десятки тысяч молодых людей без каких-либо перспектив найти работу, они зря растрачивали себя в безделье и его непременном спутнике — возмущении и созрели для вербовки. Интерахамве и их разнообразные группировки-подражатели, которые в конечном счете вливались в их ряды, пропагандировали геноцид как карнавальное действо. Молодежные лидеры «Власти хуту», раскатывавшие на мотоциклах, щеголявшие модными прическами, темными очками и яркой пестротой спортивных костюмов и традиционных хламид, проповедовали этническую солидарность и гражданскую самооборону на все более массовых митингах, где спиртное текло рекой, на гигантских плакатах красовались идеализированные портреты Хабьяриманы, трепеща на ветру, и военизированной муштрой занимались с таким же энтузиазмом, с каким разучивают броские фигуры популярного танца. Нередко внешним поводом для этих массовых спектаклей было прославление президента и его супруги, в то время как в своей скрытой от посторонних глаз жизни члены интерахамве были организованы в небольшие районные банды, составляли списки тутси и ездили в загородные лагеря, чтобы тренироваться в поджогах домов, метании гранат и разрубании манекенов мачете.
Впервые игра превратилась для интерахамве в работу в начале марта 1992 г., когда государственная радиостанция «Радио Руанда» объявила о «раскрытии» некоего плана тутси по массовым убийствам хуту. Это была дезинформация чистой воды, но в качестве упреждающих мер «самозащиты» ополченцы и деревенские жители в регионе Бугесера, к югу от Кигали, за три дня убили 300 тутси. Похожие убийства произошли в то же время и в Гисеньи, а в августе, вскоре после того как Хабьяримана — уступив жесткому давлению доноров международной помощи — подписал договор с РПФ о прекращении огня, тутси стали убивать в Кибуе. В октябре договор о прекращении огня был расширен и дополнен планами создания нового переходного правительства, в которое должны были войти и представители РПФ; всего неделю спустя Хабьяримана произнес речь, в которой объявлял это соглашение «жалким клочком бумаги».
А тем временем гуманитарные деньги продолжали течь в банковские сейфы Хабьяриманы и оружие продолжало прибывать — из Франции, из Египта, от южноафриканского режима апартеида. Порой, когда доноры выражали обеспокоенность убийствами тутси, случались аресты, но за ними вскоре следовали освобождения; дело не доходило даже до суда, не говоря уже об обвинении в массовых убийствах. Дабы успокоить нервы иностранцев, правительство представляло убийства как «спонтанные» и «народные» акты «гнева» или «самозащиты». Мол, деревенским лучше знать: бойням непременно предшествовали политические митинги с целью «подъема сознательности», на которых местные лидеры, обычно в компании со стоявшим рядом высокопоставленным чиновником провинциальной или национальной администрации, описывали тутси как сущих дьяволов — с рогами, копытами, хвостами и всем прочим — и приказывали убивать их, называя это на старом революционном жаргоне «рабочим заданием». МЕСТНЫЕ ЧИНОВНИКИ ПОЛУЧАЛИ СООТВЕТСТВЕННУЮ ВЫГОДУ ОТ УБИЙСТВ, ЗАХВАТЫВАЯ ЗЕМЛИ И СОБСТВЕННОСТЬ ИСТРЕБЛЕННЫХ ТУТСИ, А ПОРОЙ И ПОЛУЧАЛИ ПОВЫШЕНИЕ, ЕСЛИ ДЕМОНСТРИРОВАЛИ ОСОБЕННЫЙ ЭНТУЗИАЗМ. Да и убийц «из народа» тоже обычно вознаграждали мелкими подачками.
В ретроспективе массовые убийства начала 1990‑х можно рассматривать как генеральную репетицию того, что в 1994 г. поборники хутуизма сами называли «окончательным решением»[12]. Однако в этом ужасе не было ничего неизбежного. С наступлением эпохи многопартийности президент под давлением общественности был вынужден пойти на существенные уступки реформаторски мыслящим оппозиционерам, и потребовались титанические усилия экстремистского окружения Хабьяриманы, чтобы помешать сползанию Руанды к умеренности. Главной составляющей этих усилий было насилие. Консорциум лидеров аказу спонсировал и контролировал интерахамве, а также руководил собственными «эскадронами смерти» с названиями типа «сеть Зеро» и «группа Пули». Три брата мадам Хабьяриманы, объединившиеся с группой полковников и лидеров бизнес-мафии северо-запада, были членами-основателями этих групп, которые впервые начали действовать заодно с интерахамве во время массовой бойни в Бугесере в марте 1992 г. Однако наиболее важным нововведением событий в Бугесере было использование национального радио для подготовки почвы к убийствам и постепенного превращения многозначительного намека «мы против них» в категорически приказное «убей или будешь убит».
В конечном счете геноцид — это упражнение в развитии общественных структур. Энергичный тоталитарный порядок требует, чтобы народ поддерживал замысел лидеров, и хотя геноцид служит наиболее извращенным и претенциозным средством для этой цели, он также является и средством наиболее понятным и всесторонним. В 1994 г. весь остальной мир рассматривал Руанду как образцовый пример хаоса и анархии, ассоциирующихся с коллапсирующими государствами. На самом же деле геноцид был результатом порядка, авторитарности, десятилетий современного политического теоретизирования и идеологической обработки — в одном из самых педантично управляемых государств в истории. И, как ни странно это прозвучит, идеология геноцида — или то, что руандийцы называют его «логикой», — пропагандировалась не как способ создания страдания, а как средство его облегчения. Призрак абсолютной угрозы, которая требует абсолютного искоренения, связывает лидера и народ в герметическом утопическом объятии, и индивидуум — всегда раздражающий совокупность — перестает существовать.
Рядовые участники массовых убийств начала 1990‑х, возможно, получали мало удовольствия от послушного истребления своих соседей. И все же отказывались от этого немногие, а решительное сопротивление и вовсе было редкостью. Убийства тутси были политической традицией в постколониальной Руанде: они сплачивали людей.
* * *
В последние пятьдесят лет стало расхожей фразой утверждение, что поставленные на поток убийства холокоста ставят под вопрос концепцию прогресса человечества, поскольку наука и искусство способны вести сквозь знаменитые ворота — осененные лозунгом «труд делает свободным» — прямо в Аушвиц. Мол, не будь всей этой технологии, немцы не смогли бы убить столько евреев. Однако убийства осуществляли именно люди, а не машины. Лидеры руандийской «Власти хуту» прекрасно это понимали. Если хорошенько «раскачать» людей, которые станут размахивать мачете, технологическая недоразвитость не будет препятствием для геноцида. Оружием были люди, а это означало — все люди: всё население хуту должно было истреблять всё население тутси. Вдобавок к обеспечению очевидных численных преимуществ эта схема полностью исключала возникновение любых вопросов об ответственности. Если причастны все, то понятие причастности теряет смысл. Причастность — к чему? Хуту, который считал, что существует нечто такое, к чему можно быть причастным, не мог не быть сообщником врага.
