Где Скарлетт? — спросил я.
— Переодевается. Она встретит вас в вестибюле.
Когда я вхожу в вестибюль, Скарлетт уже ждет меня. На ней другое белое платье. У этого есть ремни и нет шлейфа. Шелковистый материал облегает ее изгибы, покрывая ее с головы до ног водопадом цвета слоновой кости.
Все, что я получаю — это беглый взгляд.
— Отлично. Ты пришел. Поехали.
Я хватаю ее за руку, прежде чем она успевает сделать шаг. Она не спрашивает, что я делаю. Не двигается, когда я ослабляю хватку и провожу пальцами вверх по ее руке. Ее волосы все еще собраны сзади в причудливый узел, обнажающий плечи и шею. Я провожу взгляд по всей открытой коже, наслаждаясь мурашками, которые появляются на ней.
Делаю еще один шаг ближе, прижимаясь своим телом к ее боку.
Она резко вдыхает. В пустом пространстве это все, что я могу услышать. Музыка и болтовня, доносящиеся из бального зала, звучат отдаленно и приглушенно.
Никто из нас не произносит ни слова. Это молчаливое перемирие.
Я опускаю руку.
Теперь ее ход.
Скарлетт поворачивается, так что наши тела оказываются на одном уровне. Ее глаза изучают мое лицо. Я понятия не имею, что она ищет.
Не знаю, какие мои эмоции она прочитала, но она действительно целует меня, а это именно то, чего я ожидал.
Ее вкус действует на мой организм, как наркотик. Что-то в Скарлетт: ее колкость, красота, тот факт, что она моя жена, — обостряет ощущения. Я не могу вспомнить, когда в последний раз целовалась с кем-то, ожидая, что дальше поцелуя дело не зайдёт. Я просто наслаждаюсь поцелуем со Скарлетт. Я обращаю внимание на то, на что обычно не обращаю внимания, не отвлекаясь на развевающуюся одежду или поиск ближайшей твердой поверхности.
Она пахнет сиренью и на вкус как шампанское. Ее теплые изгибы прижимаются ко мне, когда она углубляет поцелуй. Я провожу руками по ее спине и кладу их на бедра, притягивая ее ближе, хотя ближе уже некуда. Мы уже прижаты друг к другу так тесно, как только могут быть прижаты два человека.
Если бы подол не был вне досягаемости, я бы задрал ее платье и просунул руку между ее бедер. Вместо этого я возвращаюсь на верх, обхватываю ее левую грудь и убеждаюсь, что на ней нет лифчика. Она стонет мое имя, и звук отдается рикошетом у меня внутри.
Предполагалось, что это будет поддразнивание — предварительный просмотр того, что она упускает сегодня вечером, решив лететь через Атлантику. Это превратилось в пытку. Она взволнована, но и я тоже. Тверд как скала и в отчаянии.
Скарлетт отстраняется первой. Я позволяю ей отойти, наблюдая, как она поправляет платье и разглаживает ткань. Я хочу ее, очень сильно. Никогда еще ни одна женщина так на меня не действовала. Если бы она не была бывшей Эллсворт, ставшей Кенсингтон, не была бы моей женой, я бы точно сказал ей, как сильно хочу ее. Описал бы то, что я хочу с ней сделать.
Черт возьми, я все равно испытываю искушение сделать это. Но потом она ухмыляется — торжествующе, понимающе. И это напоминает мне о том, насколько далеко я продвинулся в своих отношениях с ней.
— Тебе ничего от меня не нужно, Скарлетт? — я задаю это как вопрос, но это насмешка.
— Ничего, — повторяет она. Ее голос такой же решительный, как и на танцполе, но на этот раз в нем нет пустоты. В нем есть дразнящая нотка, которая подчеркивает отсутствие у нее безразличия, но также говорит мне, что есть по крайней мере одна вещь, которую она хочет от меня.
Прежде чем кто-либо из нас скажет что-нибудь еще, появляется Сиенна и ведет нас к передней части отеля. Она говорит со скоростью мили в минуту, передавая детали, которые меня не волнуют. Я так понимаю, суть в прогулке, которую мы совершаем к ожидающему нас лимузину.
Рука поменьше проскальзывает в мою прямо перед тем, как мы достигаем дверей. Я понятия не имею, когда в последний раз держался с кем-то за руки. Это не должно влиять на меня. Мы — главное событие в тщательно продуманном шоу, и это всего лишь одна часть хореографии. Но на несколько секунд теплое прикосновение ее ладони — все, на чем я могу сосредоточиться.
Двери открываются навстречу ослепительному зрелищу света и звука. Ковер — белый, а не красный, раскатан от входа в отель до машины. Маленькие деревья в горшках, увешанные мерцающими огоньками, отделяют дорожку от гостей, бросающих цветочные лепестки.
Я заставляю себя широко улыбнуться. Один взгляд на Скарлетт показывает, что она сияет так же ярко и фальшиво.
Наши семьи ждут у лимузина. Вспышки камер запечатляют, как я пожимаю руку отцу и обнимаю Кэндис. Я смотрю, как Скарлетт обнимает свою маму и получает поцелуй в щеку от своего отца. Как послушный муж, я помогаю ей забраться на заднее сиденье, прежде чем сам сажусь в машину.
— Новое платье только для поездки на машине? — спрашиваю я, когда лимузин трогается с места.
— Ты ожидал, что я буду лететь шесть часов в пятифунтовом платье?
— На самом деле я не придаю никакого значения одежде, которую ты носишь.
Она приподнимает одну бровь.
Я поднимаю свою.
— У тебя есть что-нибудь под ним?
Я вижу проблеск веселья, прежде чем выражение ее лица становится пустым.
— Кое-что, что ты бы увидел, если бы мы поженились по-настоящему.
Я понимаю, что она имеет в виду, что мы не традиционная история любви. Мы не встретились в Гарварде, сблизившись из-за сурового профессора в учебной группе. Мы не встречались много лет. Я не делал предложение на крыше, усыпанной цветами, и не открывал бутылку просекко. Но…
— Мы женаты по-настоящему, Скарлетт.
Она наклоняет голову и смотрит в окно вместо ответа.
Пятнадцать минут спустя мы подъезжаем к частному терминалу аэропорта Кеннеди.
— Пока, — это все, что она говорит, прежде чем вылезти.
Я наблюдаю из-за тонированного стекла, как она минуту разговаривает с водителем, прежде чем подходит грузчик, чтобы забрать ее сумки. У нее их три, и это заставляет меня понять, что я никогда не спрашивал, как долго ее не будет.
Водитель садится обратно в машину. Скарлетт направляется внутрь аэропорта. И лимузин снова вливается в оживленный поток машин.
Когда он останавливается во второй раз у здания на Парк-авеню, я пребываю в замешательстве. Затем понимаю, где нахожусь. Я
