– Осторожнее! – уже более взволнованно кричит голос, но я успеваю потерять равновесие. Моя нога утопает в куче склизких водорослей. Земля вздувшаяся и пористая, как губка, так что меня засасывает. Я кричу. В голове возникают сцены из старых черно-белых фильмов, и бегущей строкой проносятся рассказы про Шерлока Холмса: я вспоминаю сразу все истории про зыбучие пески, которые читал и слышал. Пытаюсь выкарабкаться, но от этого погружаюсь еще глубже и падаю на руки. Они тоже начинают вязнуть в мягком вонючем месиве – похоже на какие-то гнилые фрукты. Я задыхаюсь и с каждым паническим вдохом утопаю все сильнее – меня тянет и засасывает в глубину.
Чья-то крепкая рука хватает меня за плечо и выдергивает.
– Ты в порядке? – спрашивает рыбак с голубыми глазами, который поднял платок. – Немного застрял, да?
Я смущенно улыбаюсь.
– Поднимайся на борт и выпей газировки.
Его лодка болтается у небольшого причала.
На лодке пахнет бензином, а еще карболовым мылом. Тут очень чисто. Мама бы одобрила.
– Почти как дом, – замечаю я. Лодка напоминает о нашем доме в Свистящей бухте: такой же порядок, все на своих местах. Я представляю, каково никогда больше не возвращаться на берег, а просто жить в окружении тихий синевы, без людей, без тревог. Без школы.
– Плавучий дом! – с явным удовольствием соглашается он.
На полке в крошечной бортовой кухне стоят две жестянки. На одной написано «чай», на другой – «кофе». Он достает из холодильника содовую. Бутылки запотели от холода. С тихим чпоканьем рыбак снимает с них крышки. Я с удивлением наблюдаю за изящными движениями его легких коричневых пальцев.
– Уайлдер, – говорю я. – Извините, надо было представиться раньше.
– А я мистер Пеллетье, ну, вроде как, хотя меня так называют только в банке. Для своих Элтон, или Эл. – Он всматривается в мое лицо. – Ты знаешь моего сына. Ты друг Натаниэля.
– Да, – подтверждаю я. – Извините, я не сразу понял.
– Он мной не особо гордится, – вздыхает мистер Пеллетье. – Ну, дети должны быть лучше родителей. Это правильно.
Мне нечего на это ответить. Чтобы сгладить повисшую тишину, делаю огромный глоток газировки, но тут же закашливаюсь, и она течет у меня из носа.
– Могу я взять себе крышки? – спрашиваю, отдышавшись. При взгляде на них я вспомнил отца и его дурацкие запонки. Может, я смогу сделать ему новую пару – старые куда-то потерялись.
– Конечно, а зачем?
– Это довольно сложно объяснить, но вообще это подарок отцу.
– Хорошо, – одобрительно говорит рыбак. – Любовь в семье – это хорошо.
Крышечки от бутылок у меня в ладони превратились в маленькие драгоценные самородки.
– Хочешь увидеть снасть на акул?
Я хочу.
Снасть представляет из себя катушку с гидравлической системой; на леске блестят несколько жутких острых крюков. При взгляде на них меня передергивает.
– Понимаю, – хмыкает рыбак. – Злые штуковины. Если честно, у меня в последнее время сердце кровью обливается, когда я охочусь на акул. У них такие умные глаза. У акул. Последний раз, когда поймал рифовую, отпустил. Увидел ее боль. Теперь – только синие. Это совсем другое дело. Те еще сволочи. Синюю я могу тянуть на леске вдоль берега сколько влезет. И без всяких сожалений.
Я смеюсь. Отец Ната показывает мне ловушку для лобстеров и зуб большой белой акулы, который висит у него на груди.
– Подарок Натаниэля, – объясняет он. – Натаниэль – хороший мальчик. Он ее не поймал, просто нашел на пляже. Только не говори ему, что я тебе это сказал. – Рыбак поглаживает зуб большим пальцем. – Он правда хороший мальчик. Но растет. Теперь нечасто бывает дома. – Тут его лицо проясняется. – У меня же есть печенье с раздавленными мухами[7]! И оно правда с мухами! Я тебя угощу. – Он шутит, но я вижу тень грусти на его лице. Есть такие эмоции, которые ты всегда безошибочно распознаешь, насколько бы мимолетными они ни были. Отцу Ната одиноко. Я думаю о своем отце, который совсем не горит желанием проводить с нами время, и насколько все это обидно.
Печенье оказывается очень сухим и разваливается в руках. «Мухи» в нем – разбухший изюм.
– После того как ушла жена, у плиты пришлось встать мне, – говорит мистер Пеллетье. – Это рецепт моей бабушки. Мне кажется, кто-то должен их готовить. Плохо, когда хорошая вещь пропадает.
– Когда ушла мама Натана? – спрашиваю я, но тут же осекаюсь: – Извините.
– Все нормально. – Мистер Пеллетье разминает очередное печенье своими тонкими пальцами. – Семнадцать лет назад, так что достаточно давно, да? Арлин только родила Натаниэля. Какая женщина бросит своего новорожденного ребенка? «Я не вернусь», – так она мне сказала, а я ответил: – «Ладно, только оставь мне сына. Я его хорошо воспитаю». – Он замолкает. – Она вернулась к своим паршивым привычкам, которые обещала бросить, когда мы поженились. Так что я отпустил ее, а Натаниэль остался со мной, и у нас вдвоем с тех пор все очень хорошо. – И снова на его лицо падает та же тень. – Мне бы только хотелось, чтобы он почаще бывал дома.
Я смотрю на часы.
– Черт! – ахаю я с набитым ртом. – Извините, мистер Пеллетье, мне пора.
Но когда я прибегаю на главную улицу, маминой машины там уже нет.
Мистер Пеллетье отвозит меня к подножию холма в своем грузовике, разрешив прокатиться в кузове. Это просто потрясно.
Захожу в гостиную и вижу маму, которая сидит на диване и пьет чай с малиновыми листьями.
– Где ты шлялся, Уайлдер? Я тебя час в городе прождала!
– Извини. Я встретил друга.
– Никогда больше со мной так не поступай, ясно? Меня от нервов чуть не стошнило. Чуть не стошнило! Неблагодарный мальчишка. – Ее голос с крика понижается до шепота, и она, побледнев, откидывается на спинку дивана.
– Ты в порядке, мам?
– Да, – отрезает она. – Я сделала сэндвичи на обед, но они уже кончились. Есть хлопья, если ты голодный. Правда, нет молока, твой отец поехал за добавкой.
– Не сомневаюсь, – язвлю я.
Беру горсть сухих хлопьев. Мне так даже больше нравится. К
