дитя от Дольмы. А она с тобой никогда особо не ладила. Вот и гадаю – расплатится ли?
У Радко желваки заходили под кожей, глаза сверкнули по-волчьи. Умел он смотреть вот таким хищником лютым. И купец невольно попятился. Отшатнулся, когда Радко швырнул ему в рожу сорванный кушак.
– Она-то расплатится. Да только я никогда больше у тебя ничего не возьму и ближним своим не позволю.
Ушел, а купец, аккуратно сворачивая алый шелк кушака, проворчал:
– Не позволит он. Гм… Да кто тебя послушает, вертопрах этакий. Уж не гордячка Мирина, так точно.
Наблюдавшие их ссору подоляне согласно закивали. Даже говорили, что недолго осталось Радко гулять этаким гоголем по Подолу. И они еще увидят, как срубят кудрявую голову младшему из Колояровых. А через миг уже обсуждали, насколько близко стоял Радомил подле брата Дольмы в тот памятный день, – мол, все знают, что не ладил он с братом, вот и мог Дольму того…
А по-прежнему распоясанный и раздосадованный Радко шел, сам не ведая куда, и вскоре в толчее оказался, где строения близко сходились. Везде высились окруженные лавками и амбарами дворы. Мазанок и хибарок, как в приградьях Оболони, тут не увидишь, все больше избы рубленые, часто двухповерхие, а то и в три навершия попадаются. В верхних этажах обычно живут сами хозяева, в нижних располагаются лавки с товарами. И кровля над такими торговыми строениями богато украшена резными петушками, конскими головами, змеиными пастями оскаленными; наличники радуют глаз резьбой замысловатого плетения и яркими красками – красный, синий, коричневый цвета господствуют повсюду, подчеркивая богатство хозяев.
Но не о благосостоянии и красоте градской думал Радко, когда вышел к стоявшим рядами постройкам с островерхими кровлями – соляным и медовым лавкам их семейства. Сколько же раз Радко тут бывал, а вот сейчас словно подойти не смел. Ближе всего к нему была медовая лавка с выставленными на помосте липовыми долбленками, наполненными медами. Вокруг пчелы и осы вьются, гудят, но стоявшему там на возвышении Твориму от этого хоть бы что. Даже шапку свою кунью не снял, красуется, смотрит по сторонам важно. А там и просиял довольно, поклонился кому-то.
Радко пригляделся, перед кем это их тиун спину гнет. Ах, вон оно что! Сама Мирина-красавица неспешно подъезжает к торговому подворью на вороном белоногом скакуне. Была она в широком одеянии, чтобы удобно было сидеть верхом, из ткани светло-серого цвета без всякой вышивки, как и положено вдовице в срок траура, только парчовая шапочка на голове сверкает да ниспадающее из-под нее шелковое покрывало, утяжеленное по краям рядом мелких жемчужин, притягивает взгляд.
Женщины из именитых семейств по Киеву в одиночку обычно не разгуливали, всегда с сопровождающими. И даже если верхом, то обязательно со спутником. Вот и Мирина прибыла в компании ехавшего следом на коренастой соловой кобылке Леща. Лещ пусть и с седой бородой, но мужик крепкий, вполне может сойти за охранника важной павы. Ну не с бывшим же охранником Дольмы Моисеем ей было ездить – Мирина недолюбливала угрюмого хазарина, которому ранее, при муже, не смела и слова сказать. Теперь же, пока ведется следствие, выгнать со двора надменного стража она не посмеет, но и приблизить к себе не захочет. Да и не дело это – сразу ближников мужа разгонять, слух пойдет, что верных слуг не ценят.
Хозяйка Мирина важно сошла с седла прямо на высокий помост перед медовыми клетями. Тиун ее под белу руку взял, провел за занавеску в лавку, куда гудевшие пчелы не залетали. Лещ остался ожидать на улице, удерживая лошадей под уздцы. Соловая кобылка стояла смирно, а вот горячий вороной топтался, вскидывал голову, Лещу приходилось его оглаживать, успокаивать. В какой-то миг полез за пазуху, вынул морковку и стал угощать скакуна. А тут и Радко перед ним возник.
– Вот и ты, отчаянная голова, – улыбнулся было Лещ, но улыбка погасла, когда заметил угрюмое лицо молодого хозяина.
– Отдай мне повод Бурана, – резко приказал Радко. – Не бабье дело такого скакуна под себя брать.
– Ты что удумал, беспутный! – охнул Лещ, когда парень почти оттолкнул его и в единый миг вознесся на скакуна.
Лещ пытался загородить дорогу, но Радко грубо пнул его ногой, поехал прочь. Люди шарахнулись, когда конь пошел на них мощной грудью, расступились. А Радко ехал, сам не зная куда. Не хотелось никого видеть, ни с кем говорить – только преданному Бурану мог довериться. Пока еще мог, пока не востребовали с него ответа за все.
В то утро Озар уже побывал в сопровождении Златиги в лавках Дольмы на Подоле, расспросил там всех, кто был в Почайне, – от приказчиков до последнего грузчика. И вышло все, как он и предполагал, исходя из вырисовывавшейся у него картины: далеко от хозяина были работники, там, где они стояли, метнуть шип в купца через голову его родни было невозможно. А видели ли что? Оказалось, что слишком все были отвлечены происходящим, опомнились, лишь когда Дольма уже мертвым в воде плавал.
Вызнав все это, Озар не стал задерживаться на Подоле. Замечал он не раз, как на него, лишенного волховского облачения и бороды, поглядывают киевляне, как перешептываются, порой и пальцем тычут, а то и посмеиваться начинают. И это те люди, которые всегда кланялись ему, едва он появлялся в городе, спешили под благословение, просили пожелать милости у богов. А если сейчас и попадались такие, кто смотрел с состраданием, то и они не осмеливались подойти, особенно завидев подле волхва стража-дружинника в его пластинчатой безрукавке и легком клепаном шлеме.
Озар, будучи по натуре спокойным, уверенным в себе мужем, старался не обращать на это внимания. Но оставаться во граде желания особого не имел. К тому же ему еще в усадьбе Колояровичей надо было допросить тех, с кем пока разговора не случилось. Вот и решил вернуться, при этом отправив Златигу в меховые ряды. Пусть там тоже вызнает у людей меховщика Хована, что они видели в тот день, может, что-то интересное сообщат.
– Разве не тебе, ведун, надо всех самолично расспрашивать? – даже растерялся дружинник. – Я сторожить тебя обязан, а не помогать в дознании.
– Кто сказал, что помогать не должен? – лукаво улыбнулся ему Озар. – А насчет охраны ты сам должен понять – не сбегу я, пока мои собратья в подземелье. Известно же, что ради них за дело взялся.
Златига еще мялся, но Озар пояснил: дескать, если людей начнет допрашивать ведун, какого при дворе убиенного Дольмы поселили, это их только насторожит. А Златига
