не касалось, поскольку обучение этого юнца тонкостям ремесла оплачивал из своего кармана Расулов, и он же любезно возложил на себя бремя ответственности за конечный результат трудовой деятельности этой троицы во владениях Якушева.
– Магомет Евлоев, – представил паренька хозяин. – Как видишь, он еще молод, но у него умелые руки, светлая голова и доброе сердце. Он настоящий мужчина: работает здесь, чтобы прокормить семью дома, в Ингушетии. Я знавал его отца, это очень достойный человек. Одно скверно, Магомет: ты бросил учебу.
– Я должен зарабатывать, – упрямо наклонил голову парень.
– Товарищ по несчастью, – усмехнулся Юрий. – Не переживай, приятель, я тоже недоучка. Когда сам поймешь, что образование тебе необходимо, найдется и возможность его получить.
Ему хотелось кое-что добавить, но он сдержался: кавказец, да еще такой молодой, хуже гранаты с разболтанной чекой, и обращаться с ним надо крайне осторожно.
– Главное, что ты не стал искать учителей в лесу, – озвучил мысли Юрия Расулов. – Этот университет тебе не нужен, да и дожить до его окончания удается не всем.
Далее последовала неизбежная возня с пухлыми глянцевыми томами каталогов: отдавать дизайнеру бешеные деньги за разработку якобы эксклюзивного проекта интерьера двухкомнатной хрущобы Юрий не собирался даже при условии, что деньги будут не его. Якушев освободил стол, переставив с него на подоконник пивные бутылки. При этом он не преминул снова выглянуть в окно и убедился, что белый фордовский микроавтобус стоит на прежнем месте.
Притом, что Юрий никогда всерьез не задумывался о настоящем ремонте своей берлоги и даже отдаленно не представлял, чего хочет, выбор оказался делом непростым. Уже через десять минут разглядывания мастерски сделанных фотографий роскошных интерьеров у него голова пошла кругом, и он ткнул пальцем в первый попавшийся снимок, показавшийся ему относительно сдержанным по цветовой гамме и не слишком перегруженным дизайнерскими изысками.
– У тебя отличный вкус, дорогой, – похвалил Расулов.
Небритый Марат молча заложил выбранную Юрием страницу картонной карточкой размером с визитку, на которой черкнул что-то торопливой арабской вязью, и убрал каталоги в сумку. Якушев отдал ему запасной комплект ключей от квартиры, на какой-то миг ощутив себя бездомным бродягой, и строители начали прощаться.
Юрий терпеливо переждал этот ритуал, показавшийся ему бесконечным. Потом строители все-таки ушли, оставив в качестве напоминания о себе терпкий, устойчивый запах крепкого мужского пота. Расулов остался, и Юрий, закурив, жестом предложил ему присесть. Уважаемый Магомед с солидной неторопливостью разместился в удобном кожаном кресле и, положив ногу на ногу, спросил:
– Ты доволен, дорогой? Может быть, тебе не понравились мои люди?
– Люди как люди, – честно ответил Якушев. – Мне с ними детей не крестить, а как они работают, покажет время. А что до личных симпатий и антипатий, так это в данном случае к делу не относится.
– А, – с горьким удовлетворением воскликнул Расулов, – значит, мне не показалось!
– Грешен, – признался Юрий и, взяв с подоконника бутылку, одним глотком прикончил ее выдохшееся содержимое. Он раскатисто рыгнул, постаравшись сделать это как можно громче, и с усмешкой подмигнул, заметив, как закаменело при этом неприличном звуке усатое лицо хозяина. – Знаешь, есть такая старая шутка: больше всего на свете ненавижу две вещи – расизм и негров. Нынче в моде политкорректность, да только американцы, которые ее придумали, поздно спохватились. Политкорректными надо было становиться лет, эдак, четыреста назад, а теперь, как говорится, поздно пить боржоми. Нет на свете более ярых расистов, чем так называемые афро-американцы, и в том, как здесь, в Москве, относятся к людям твоей национальности, никто, кроме вас самих, не виноват. Давно, еще до армии, у меня был закадычный дружок из Дагестана, Марат. Мы с ним вместе занимались фехтованием, выступали за университетскую сборную и даже были влюблены в одну девушку…
– Понимаю, – кивнул седеющей головой Расулов. – Эта песенка стара, как мир: что вы, я ничего не имею против евреев, у меня даже есть друзья – евреи. Но зачем они распяли Христа? Это беспредметный разговор, Юра.
– Не я его затеял, уважаемый, – напомнил Якушев. – Это ты усмотрел какую-то обиду в том, что я не кинулся танцевать лезгинку с твоими земляками. Прости, но танцор из меня никакой.
– Что ты думаешь предпринять? – спросил Расулов.
– Выпить, – сообщил Юрий. В подтверждение своих слов он открыл холодильник и энергично, как гранату из стеллажа, выдернул оттуда бутылку водки. Бутылка громко звякнула, задев одну из своих товарок. Якушев нашел стакан, с треском свернул бутылке голову и налил себе граммов сто. Горлышко звякнуло о край стакана, водка забулькала, послышался характерный плеск, который ни с чем не перепутаешь. – Компанию не составишь, Магомед? Понимаю, понимаю, перед земляками неудобно. Ну, как знаешь! А я выпью. И, пожалуй, прогуляюсь до города. Скучно здесь у тебя, уважаемый! Выпить не с кем, в уголке прижать некого… Не дом, а мечеть какая-то!
Он подошел к окну и, стоя на его фоне, залпом вылил в себя содержимое стакана. Снаружи послышалось ворчание автомобильного двигателя, и, отдернув занавеску, Юрий увидел выезжающую со двора баклажанную «ГАЗель», на которой, по всей видимости, прибыли рабочие.
– Надо вызвать такси, – объявил он, доставая из шкафа светлую куртку. Подумав секунду, он добавил к ней тонкие кожаные перчатки. – Посодействуешь, уважаемый?
– Это не очень разумно, – сдержанно, поскольку явно не понимал, в каких пропорциях смешаны в поведении гостя притворство и настоящее опьянение, заметил Расулов.
– А кто тебе сказал, что я умен? – заплетающимся языком поинтересовался Якушев и пьяно хихикнул. – Знаешь ведь, что я – человек необразованный, грубый, да к тому же еще и неверный. Умный человек с тобой бы не связался – сидел бы себе дома, смотрел телевизор… А я вместо этого торчу здесь, как корень, а дома у меня твои абреки уже, наверное, анашу курят.
– Они еще не доехали, – возразил Расулов.
– Значит, курят по дороге, – парировал Юрий. – А как доедут, вообще задымят, как три паровоза… Ту-ту-у-у!..
Кое-как напялив куртку, он с грохотом распахнул дверь и почти вывалился в коридор. Хозяину ничего не оставалось, как последовать за ним.
– Эх, раз, да еще раз, войско уходило! – нетвердой размашистой походкой маршируя по коридору в сторону лестницы, горланил Юрий. – На погибельный Капказ, воевать Шамиля! Соловей, соловей, пташечка!.. Канареечка!.. Жалобно поет!!!
Одна из выходящих в коридор дверей
