красная кровь, – ты догадался обо всем и без моих путанных слов.
– Знаете что, давайте поиграем, – предложил ты, спускаясь с колен. – Да, в богатырей. Идемте!..
И мы пошли. Я взял твой лук, а ты – свое сеульское ружье; ты стрелой умчался на кухню к Нюре – за «пулями» – и догнал меня, зажимая в кулаке горошины.
Осторожно выступили мы на огород. Почти тотчас мы присели в засаду, за гороховой изгородью, потому что.
– Две с половиной тысячи воинов! – шепот твой тороплив. – Или нет: триста тысяч, четыреста, да!.. Я стреляю!
И ты выстрелил.
– Пять, пятьсот тысяч убито! – ты зарядил свое чудесное ружье для нового залпа.
– Стреляю! – воскликнул и я, но, признаюсь, я волновался и никак не мог наладиться со стрелой. Наконец, я выстрелил – в грядку с баклажанами.
– Отступают в бегстве! – воскликнул и я, поднявшись, шагнул за стрелой.
– Кто? – спросил ты, недоумевая.
– Враги!
– Но мы же всех убили!
– Ну, какие-то всадники. Скачем вдогонку! – и мы поскакали.
Право, тебя нисколько не тревожило, что нас только двое, что я скверно стреляю, а врагов за каждым кустом по двести тысяч. Ты смело мчал и стрелял без промаху; ни один миг ты не сомневался в нашей победе.
А оно так и случилось. Усталые после победной скачки, вернулись мы аллеей от ворот. Попугай приветствовал нас вежливо-торопливым (с калитки на теннис):
– Поп-чка, поп-чка.
– Что за зверь? – спросил я, приостанавливаясь.
– А это пленный король, – ответил ты. – Он же попал к нам в плен!
Мы вошли в комнаты. На пианино лежали газеты, но я не подумал читать их – Господи, да газеты всегда пишут неправду: они, например, никогда не напишут, что мы непобедимы и что Роланд вовсе не умер!
II. Наполеон и его два друга
– Вы будете Наполеоном, а я буду начальником, – предложил ты.
– Хорошо?
– Хорошо. А попугай кем будет?
– А попугай будет вашим адъютантом. Хорошо?
– Хорошо.
– Ну, я сейчас приду к вам в гости, – ты отошел к дверям в кабинет и постучал.
– Войдите! – отозвался Наполеон и кашлянул.
– Здравствуйте! – вошел генерал шести лет. – Вас можно видеть?
– Пожалуйста. Очень рад… Как ваше имя?
– Зовите меня. Талейран Иванович.
– Ах да! Ну, как живете, Талейран Иванович?
– Очень хорошо! А как вы?
– Очень плохо. Пришлось распустить всю армию. Даже гвардию, и ту распустил.
– А что такое гвардия? – спрашивает генерал тихо.
– А это лучшие солдаты, – отвечает Наполеон вполголоса. И громче: – Да, нет фуража, нет оружия.
– Ну. Хотите мою армию? Очень хорошая.
– Очень?
– Да. А где ваша жена Жозефина?
– Она? Она в Париже.
– А почему?
– Видите ли, ей опасно здесь. У меня нет солдат. А потом ей не нравится здесь: нет музыки, мало народу.
– Ну, почему так? – брови твои шевельнулись. – Ну, пусть она приедет!
– Но она не хочет.
– Ну пусть хочет!
Наполеон помолчал и ответил:
– Значит, вы предлагаете мне свою армию?
– Да, мою армию, – повторил генерал. И прибавил: – И гвардию.
Наполеон помолчал.
– Но ведь я ни с кем не воюю!
– Ну, начинайте войну.
– С кем?
– С врагами!
Тогда Наполеон взялся за подзорную трубу – нужды нет, что это были обыкновенные ножницы.
– Ого! – сказал он и прищурил глаз. – Ого!.. Пожалуйста, пошлите два корпуса кавалерии. Мы должны сбросить врагов в залив.
Глаза генерала блеснули, он потер руки.
– Уже! – ответил он. – Враги сброшены!..
– Молодцы ваши кавалеристы! Пожалуйста, пошлите узнать, согласны ли враги на наши условия: нам все оружие, всех лошадей, все корабли, аэропланы и четыреста миллионов золотом.
– Уже послано, – ответил генерал.
– Ну, и что же?
– Они не согласны. Они хотят драться!..
И бой продолжается еще ожесточенней. И если враги были бесчисленны и все пополняли и пополняли свою пехоту, и стреляли из новых пушек, то и у Наполеона все время вполне хватало войска.
И неинтересно, что бой кончился тем, что генерал должен был сесть к столу – есть овсянку, а Наполеон, насвистывая, сошел с террасы к клумбам.
Досадно было, конечно, что Жозефина не приехала. Но ведь не все же время думать об этом! Интересно воевать, а женщины в войне ничего не понимают: они заняты пустяками и боятся, что попугай будет щипать их за ноги, когда он только – адъютант и поручик.
III. Разговор с доктором
Дождь намочил виноградные лозы за перилами, но на террасе только прохладно. Я сел в длинное кресло, протянул ноги и раскрыл над собой розовый зонт – просто в шутку, но тебе тотчас улыбнулась новая игра.
– Знаете что, – заговорил ты, – вы будете дамой, а я буду доктор и приду лечить вашу девочку. Хорошо?
– Хорошо, – ответила дама и поправила зонт.
– Меня зовут Александр Владимирович, а вас Маруся Петровна… Здравствуйте! – вошел доктор.
– Здравствуйте, Александр Владимирович, – отозвалась дама. – Вот хорошо, что зашли! У меня нездорова девочка. Боюсь, что ангина. Посмотрите ее, пожалуйста!
– Хорошо, сейчас. У вас есть трубка? – спрашивает доктор.
– Нет.
– Ну, у меня есть. А где девочка?
– А вон на перилах. Видите белый хвост.
– Ну зачем «хвост»? – поднял брови. – Это же не попугай, а девочка! Она в ночной рубашке.
– Ну извини!.. Да, пожалуйста, выслушайте, доктор!
– Я сейчас. – и ты подошел к попугаю и постучал ему пальцем в палец – грудь и крылья. Потом, серьезный, ты вернулся ко мне.
– Ну что? – спросила дама под зонтиком.
– У вашей девочки поражение. аппендицита, – проговорил Александр Владимирович.
– Это опасно.
– Да, это опасно. Один процент выздоравливает, а две тысячи умерло.
– Ужасно! – отозвалась дама. – Но девочка поправится?
– Я не знаю, – пожал Александр Владимирович плечами и сказал: – Какой у вас красивый зонт! Где вы покупали?
– В Сан-Франциско, – ответила дама. – Но чем лечить девочку?
– Я сейчас скажу. Давайте ей рыбий жир.
– Но она не любит его.
– Ну, давайте его так: возьмите березового соку и сахару, сделайте сладкую-сладкую водицу – и ложку рыбьего жира…
– Чайную или столовую?
– Чайную… Да, а все это средство называется «Колодерма».
– Понимаю, – отозвалась дама и, усмехнувшись, посмотрела на свои загорелые руки.
Наступило молчание.
– А мы, кажется, встречались в Петербурге? – спросила дама, успокоив свою веселость.
– Да, встречались, – ответил Александр Владимирович и добавил: – Ведь у меня тоже есть дети.
– А какой вы моложавый! Сколько вам лет?
– Да, я очень моложавый. Мне сорок четыре года.
– А дети большие?
– Да, дети у меня большие. Моему сыну уже пятьдесят два года.
Но тут дама начала хохотать, хохотать, зонтик трясся в ее руке, – и засмеялся Александр Владимирович. Наконец, ты сказал мне весело и своенравно:
– Ну, чего вы смеетесь!..
