мусор, буду развлекать народ на площадях – всё ради того, чтобы прокормить семью и защитить дорогого мне человека. Вы находитесь во дворце Шэньу, так что, пожалуйста, прекратите врать.
Ши Цинсюань поддержал принца:
– Если бы его высочество был замешан в этой истории, стал бы он приводить девицу на наш суд? И почему демоница только сейчас его узнала? Здесь что-то не сходится.
Противоречий действительно хватало, но толпе небожителей хотелось зрелищ, а не правды, и никто не спешил вступаться за Се Ляня. Кто-то даже выдвинул абсурдную догадку:
– А если его высочество потерял память и не помнит о содеянном?
– Я скорее поверю, что он опрометчиво понадеялся, будто за восемьсот лет девица забыла его лицо.
Се Ляню нечего было на это ответить, и он лишь попросил:
– Полегче, господа. Сейчас поверх одной небылицы вы выдумываете другую, ещё более невероятную! Такие рассуждения заведут вас в тупик.
Стоявший в стороне Фэн Синь встрепенулся, словно хотел что-то сказать, но в последний момент засомневался и промолчал. Цзюнь У тихо кашлянул и спросил:
– Сяньлэ, сколько у тебя раньше было золотых поясов?
– Много… – ответил тот после долгого раздумья. – Не меньше десятка.
– Более сорока, – холодно уточнил Му Цин. – И каждый украшен разными узорами.
Он тут же пожалел о своей несдержанности и прикусил язык, ведь, продемонстрировав свою осведомлённость в повседневных делах Се Ляня, он напомнил всем присутствующим, что некогда сам прислуживал ему. «Ну надо же! – подумали небожители. – Одних золотых поясов больше сорока штук! Роскошно жил когда-то наследный принц…» Се Лянь и сам устыдился, вспомнив былые времена. Тогда он каждый день менял наряды один шикарнее другого, и пояса подбирались под одежду. Не то что сейчас, когда у него на любой случай три одинаковых комплекта, которые он стирает по очереди; другие, наверное, думают, что принц круглый год ходит в одном и том же.
– А где они хранились, ты помнишь? – продолжил расспросы Цзюнь У.
Се Лянь и Фэн Синь одновременно поперхнулись.
Принц потёр переносицу:
– Не уверен… Прошло восемьсот лет. Кто знает, куда они могли подеваться…
Дело тут было не в легкомысленности его высочества. Правда заключалась в том, что, когда у них с Фэн Синем заканчивались средства, им приходилось закладывать что-то из вещей. Возможно, и золотой пояс ушёл ростовщику.
Фэн Синю было неприятно обсуждать эту тему, но он всё же высказался:
– Золотой пояс не обязательно дарить. Его могли и просто подобрать.
Цзюнь У, похоже, уже и не надеялся получить от Се Ляня какие-то ответы. Он вдруг сменил тему:
– Сяньлэ, насколько я помню, выбранный тобой путь требует сохранять целомудрие, иначе ты лишишься части своих сил. Я прав?
– Да, – подтвердил Се Лянь.
Снова вмешался Ши Цинсюань:
– Когда я впервые увидел его высочество, то сразу так подумал! И не ошибся! Выходит, он не то что ребёнка завести – даже за ручку никого держать не мог.
Се Лянь хотел было кивнуть, но в памяти вдруг всплыла рука, на контрасте с алым свадебным покрывалом кажущаяся бледной, как мрамор; рука с тонкими пальцами, средний из которых был обвязан красной нитью. Слова застряли у него в горле, и все, кто так пристально следил за ним, тут же приняли это молчание за признание вины.
Впрочем, за руки держаться вера не запрещала – подумаешь, великий грех! Так что Ши Цинсюань поспешно поправился:
– Ну уж целоваться принцу точно не доводилось!
Се Лянь опять собирался согласиться, но на этот раз перед глазами его предстала другая картина: вереницы подобных прозрачным бусинам пузырей закружились вихрем, а потом рассеялись, и он увидел прекрасное лицо с закрытыми глазами и аккуратным «вдовьим мысом» по линии волос.
На этот раз он не только смолчал, но и залился краской.
Собравшиеся во дворце небожители моментально всё поняли и заахали. Ши Цинсюань уже пожалел, что вообще вмешался, с досады стукнул себя веером по голове и шепнул Се Ляню по духовной связи:
– Простите меня, ваше высочество. Я лишь хотел всех убедить, что вам чужды плотские желания, а у вас, оказывается, есть такой опыт. Кто бы мог подумать!
Слова про опыт добили Се Ляня окончательно.
– Не будем об этом, – уныло ответил он. – То была всего лишь случайность…
Цзюнь У поднёс сжатую в кулак руку ко рту, откашлялся и спросил:
– Ладно, но ведь за эти годы ты ни разу не нарушал запрет?
Наконец Се Лянь мог ответить с чистой совестью:
– Не нарушал!
– Что ж, тогда всё просто, – сказал Цзюнь У. – У меня есть меч Яньчжэнь[8]. Кровь непорочного не оставляет на нём следов, а, напротив, делает его блеск ещё ярче. Достаточно одной капли – и мы установим правду.
За столько лет все уже привыкли к необычному увлечению Цзюнь У: в его коллекции хранилось немыслимое количество древних клинков с разными чудесными свойствами. Но тут уже некоторые из собравшихся не удержались и подумали: «Да откуда у императора берутся эти странные мечи, зачем они вообще нужны…»
Се Ляня сложившаяся ситуация ужасно смущала; единственное, чего он хотел, – поскорее с ней покончить. Как только Линвэнь принесла тот самый Яньчжэнь, принц протянул руку и провёл пальцем по лезвию. Взгляды всех присутствующих обратились к мечу.
– Ну всё. Дело раскрыто! – захлопал в ладоши Ши Цинсюань.
Капелька крови скатилась по лезвию, не оставив на нём и следа. Получив неопровержимое доказательство, небожители были вынуждены признать невиновность Се Ляня. Они разочарованно зашептались:
– О, вот как…
– Тогда кто же?
Зрители явно остались недовольны, что представление завершилось так быстро.
Линвэнь вежливо обратилась к Лань Чан:
– Прошу вас признаться честно, кто из небожителей отец ребёнка. Если дух нерождённого у вас в животе не успокоится, вам не хватит сил сдержать его. Только отец, связанный с ним кровными узами, сумеет его усмирить. Я…
Лань Чан перебила её, ткнув в богиню пальцем:
– Ты! Это был ты!
Линвэнь остолбенела. Судя по всему, она бежала из храма на общее собрание в спешке, не успев сменить мужское обличье. И теперь, когда Лань Чан назвала её отцом ребёнка, от потрясения богиня потеряла дар речи. Небесные чиновники покатились со смеху.
– Дражайшая Цзе, так ты, оказывается, покончив с бумагами, спускаешься в человеческий мир заделать какой-нибудь девушке ребёночка!.. – расхохотался Пэй Мин.
Теперь настал черёд Линвэнь краснеть. Она покачала головой, отказываясь от «щедрого подарка» Ши Уду – тот уже тянул ей красный конверт[9] «для любимого племянника», – взяла себя в руки и сухо сказала:
– Бумаги у меня не заканчиваются, я всегда занята работой. Нет времени на глупости.
Естественно, после устроенного спектакля – то на одного укажет, то на другого – никакой веры Лань Чан уже не было. Фэн Синь потерял терпение и рявкнул:
– Ясно всё: девица спятила. Нарочно сбивает нас с толку и превращает собрание в балаган!
Лань Чан в ответ гоготнула – ну вылитая городская сумасшедшая. Небожители, опасаясь, что каждый
