Мы свернули лагерь и возвратились к очагам тибетцев. Мюнье, Лео, Мари и я — все четверо мы шли молча. В мыслях была пантера, а грез не оскорбляют болтовней.
Я давно полагаю, что верования определяются ландшафтом. Пустыни взывают к суровому Богу, на греческих островах богов, кажется, можно встретить на каждом шагу, города возбуждают только любовь к себе, в джунглях прячутся духи. Верность белых священников явленному Богу в тропических лесах, где кричат попугаи, всегда представлялась мне подвигом.
Ледяные долины Тибета усмиряют желания и порождают идею великого цикла. Изнуренные бурями высокогорные плато свидетельствуют: мир — это волны, а жизнь — преходяща. Моя душа всегда была слаба и подвержена влияниям. Я впитываю религиозность тех мест, где оказываюсь. В деревне езидов я стал бы молиться солнцу. Попав на равнину Ганга — я согласился бы с Кришной («Смотри одинаковым взглядом на страдание и на удовольствие»). В горах д’Арре в Бретани мне мнился дух смерти Анку. Только ислам не имел надо мной власти — у меня нет вкуса к уголовному праву.
А здесь, в разреженном воздухе, души бродят по временным телам, продолжая в каждом свой путь. На Тибете я все время думал о соотношении жизней зверей, следующих одна за другой. Если гений места воплощается в пантере снегов, какое прибежище она найдет после семи лет кровавой охоты? Какое другое создание могло бы нести этот груз? Как ей выбраться из цикла?
В каждого, кто ловит ее взгляд, проникает дух доадамовых эпох. Те же самые глаза разглядывали мир, в котором древний человек охотился маленькими группами, не имея уверенности, что победит и выживет. Что за плененная душа скрывается под этим мехом? Когда несколько дней назад пантера предстала передо мной, мне показалось, что я узнал лицо покойной матери: круто очерченные скулы и жесткий взгляд. Моя мать умела исчезать, любила тишину, была сознательно непреклонной и властной. В тот день пантера стала моей матерью. Идея переселения душ внутри гигантского планетарного хранилища живого — идея, оформившаяся в V веке до Рождества Христова одновременно в столь отдаленных географических точках: в Греции и на индо-непальской равнине, Пифагором и Буддой, — показалась мне эликсиром, приносившим утешение.
Мы прибыли к жилищу скотоводов. Пили чай в тепле. Напротив — неподвижные фигуры детей; отблески огня ласкают лица… Тишина, сумрак, туман. Тибет в зимней спячке.
Ветвление источника
Мы провели десять дней в каньоне пантер. Теперь Мюнье желал отправиться фотографировать источники Меконга. Целый день мы рулили вниз к стойбищу скотоводов у подножия ступени каньона. Плато защищало степь, которую со страшной силой палило солнце. На севере торчали белые вершины. Чета владельцев стада яков зимовала в бараке, покрытом перегретым толем, — островок в пустоте. Сотня яков пыталась урвать жухлой травы у безжизненной зимней степи. На следующее утро в четыре часа мы покинули печку и пошли по полосе, которую карты обозначали как Меконг. «Будете подниматься четыре часа. Котловина и источник — на высоте 5000 метров», — объяснил нам сторож Цетрен.
Так вот она, река драконов: замерзший ручей. Хрустел лед. Мы шли по мягкой кромке, как предусмотрительные курортники на замерзшем канале в Баден-Бадене. Заметили скелет яка, убираемого хищными птицами. Они рвали мясо, отнимали друг у друга куски, дрались. Прежде я находил эффектным пожирание трупов — как средство будущего перевоплощения. Однако эти покрасневшие шеи и фурии в перьях поколебали мое намерение предназначить свое тело стервятникам. Раз посмотрев на бешеных от крови птиц, начинаешь ценить прелесть цветника с хризантемами на кладбище в Ивлин.
Мы медленно поднимались, и я заставлял себя верить, что это Меконг. Река кхмерских слез, желтой тоски, 317-го взвода и живого Будды, хрупких апсар и цветов лотоса! Ручеек цвета луны, еще не оскверненный плевками.
На высоте 5100 метров мы нашли стелу с китайскими иероглифами, обозначавшую, скорее всего, рождение реки.
Здесь, в скалистом амфитеатре под серым небом бьет источник главной артерии рисовой культуры. Меконг длиной примерно в пять тысяч километров пересекает Тибет, Китай, Индокитай до дельты, где жил любовник Маргерит Дюрас (роман и фильм «Любовник»). Воды омывают труды и дни, частные истории и общественные деяния. Случались и битвы. Само начало великой реки — воплощение вечного вопроса Востока: почему всякому источнику надлежит ветвиться? Для чего это разделение?
Скатерть из льда цементировала гравий. Мы находились у основания. Дао Меконга, точка ноль, будущий роман. Потом ручьи соединятся, найдут свой путь в горах. Теплый воздух оживит струйки воды, они наполнятся жизнью: сначала появятся крохотные существа, потом рыбы, все более и более прожорливые. Река заботится о них. Рыбак забросит сети, жители деревни утолят жажду, завод станет сбрасывать отходы — у людей все заканчивается клоакой. Ниже по течению появится ячмень; еще ниже — чай, рожь и, наконец, рис. Фрукты на ветках деревьев. В реке будут купаться буйволы. Иной раз леопард утащит ребенка и сгрызет его в тростниках. Но детей рождается много, и родители утешатся быстро. Все ниже и ниже: теперь женщины уже набирают воду, зараженную бактериями, люди превращают русло в каналы. Плывут шкуры. Девицы сушат оранжевые простыни на выложенных камнем берегах, подростки грузят лодки. Еще дальше течение замедляется, излучины растягиваются среди собственных наносов, река выходит из берегов, открывается горизонт. Теперь это как будто залитая водой равнина, освещенная электростанциями выше по течению. В базарные дни бок о бок двигаются баржи, змеи плавают между полусгоревшими трупами, государства бьются друг с другом за берега, превратившиеся в границы. Патрули проверяют проходящих. Дела будут идти своим чередом, пока наконец воды реки не смешаются с морем. Здесь на волнах качаются туристы с совершенно белой кожей. Ведают ли они, что пантеры лакали эту воду еще в те времена, когда она принадлежала небу?
Эта история начиналась здесь. У зверей, за которыми гоняется Мюнье, тоже было начало. Потом они разделились. Пантера снегов появилась в этом ветвлении пять миллионов лет назад. Как у реки, у жизни на земле есть свой исток, свое русло, свои мертвые рукава. Она течет дальше, и никто не знает, что там в дельте.
Что касается нас, людей, наша ветка — совсем недавняя. В книгах по биологии, что были в моем детстве, дерево Эволюции изображали графически, ветвление напоминало речной эстуарий. А рождающиеся источники не ведают, на что способны.
Мы провели
