Книга Мольберт в саду Джоконды - Антон Валерьевич Леонтьев

– Как чувствует себя мой пупсик? Ах, ему больно? Ну, давай я тебе на пальчик подую…

Мне пришлось оставить Воротыйло с обеими Кариночками в салоне – мое присутствие там было явно излишне. Все же в определенных сферах я не могла составить конкуренцию четвертой супруге Юрия Дмитриевича.

Да и не хотела.

* * *

…К началу аукциона мы все же опоздали: Кариночка (двуногая!), несмотря на то что мы и так выехали слишком поздно, изъявила желание полакомиться особыми леденцами в особой дорогущей кондитерской лавке, о которой прочитала в Инстаграме какой-то своей интернет-кумирши. Пришлось заезжать за разноцветными камешками куда-то аж за Люксембургский сад, чтобы потом, с трудом продираясь сквозь сумасшедшее парижское движение, отправиться в фешенебельный столичный пригород Венсен, где в одном из тамошних роскошных дворцов, который служил теперь конгресс-центром, и проходил аукцион.

Когда мы входили в зал – босс, обе Кариночки и я, – как раз выносили очередной лот, некую железяку, собранную в восемнадцатом веке по чертежам Леонардо. Мы хоть и припозднились, причем солидно, но наш, самый сенсационный, лот был поставлен на самый конец аукциона.

Железяки, тем более к Леонардо имевшие отношение весьма туманное, ни меня, ни моего босса, который уже получил от Кариночки, попробовавшей два леденца и скривившей личико, кулек со сладостями, который он активно опустошал, не интересовали. Усевшись сбоку, я, словно рассеянно, бросила взор по сторонам. Ну да, так и есть: несколько знакомых лиц вечных завсегдатаев подобных аукционов – пожилая немка, среднего возраста американец, парочка вездесущих китайцев.

Ну, и, конечно, месье Шахрияр. Этот импозантный, явно не первой молодости господин с черными, как вороново крыло, длинными, зачесанными назад волосами и черной же, в завитушках, ассирийской бородой, наряженный как истинный франт (некое подобие камзола, трость, кожаные ярко-желтые туфли со вздернутыми вверх носами), был нашим главным конкурентом – одним из наиболее авторитетных приватных специалистов по Леонардо и обладателем потрясающей коллекции артефактов эпохи Возрождения.

И, как потомок крайне богатой персидской аристократической семьи, переселившейся во Францию еще в далекие времена правления шаха, – очень, очень, просто очень состоятельным субъектом.

Месье Шахрияр, завидев меня (встречаясь со мной на светских раутах, он неизменно делал мне комплименты на своем безупречном французском), склонил голову, а в уголках его тонких, сладострастно изогнутых губ сверкнула ухмылка. Мой босс, кинув в рот изумрудно-зеленый леденец, с хрустом его разгрыз и проигнорировал перса, которого активно не любил.

В этот момент раздался третий удар молоточка и сакраментальное «Продано!», что привело к пароксизму беспричинного лая у Кариночки (конечно, четвероногой).

Когда псину удалось наконец успокоить, и обе Кариночки – что двуногая, что четвероногая, – заполучив столь необходимую им порцию всеобщего внимания, наконец затихли, объявили тот лот, ради которого мы, собственно, и прибыли в Париж.

И не мы одни. Я заметила, как вцепился в набалдашник своей трости месье Шахрияр, да и прочие леонардофилы заерзали на своих стульях.

Мой босс шумно вздохнул, втягивая мощным носом воздух и грызя янтарно-желтый леденец из полупустого фирменного кулечка, а Кариночка (четвероногая!) громко тявкнула.

Только я одна, похоже, сохраняла спокойствие.

Но это только внешне.

Дело в том, что я – и такое бывает крайне редко – уже нашла покупателя на трехстраничный кодекс Леонардо, который мой босс намеревался сегодня приобрести, а я в скором будущем, заменив его на искусную подделку, переправить тому, кто так жаждал заполучить его.

Этот человек сегодня не находился в этом зале, ему и не требовалось: он знал, что скоро станет обладателем этого раритета и будет наслаждаться им в полном одиночестве.

Оставалось за малым: убедить босса купить три листа кодекса (что я уже успешно сделала, заверив его, что это станет венцом коллекции его личного музея), а также проследить за тем, чтобы лот достался нам.

Это было проще простого.

* * *

– Дамы и господа, кто предложит сто тысяч евро?

Как обычно, первым в игру включился средних лет американец, кажется, какой-то ужасно богатый банкир, один из тех, кто, устроив мировой экономический кризис и заработав на этом чертову уйму денег, ушел на покой и теперь предавался тому, что тратил неправедно нажитые миллионы или даже, кто знает, миллиарды.

Потом подключились оба китайца – в искусстве Возрождения они ничего не смыслили, однако упорно скупали те или иные шедевры, впрочем, по моему скромному мнению, второразрядные.

Наконец (цена к этому времени дошла уже до шестисот тысяч) подала знак всегда одетая во что-то поношенное немка – старушке было уже под девяносто, ее возили в инвалидной коляске, однако, мажоритарная наследница одного из автомобильных гигантов, она с типично тевтонским упорством все увеличивала цену.

– Девятьсот тысяч, дамы и господа! – прожурчал голос аукционера. – Желает ли кто-то предложить миллион за кодекс самого Леонардо? Итак, девятьсот тысяч – раз, девятьсот тысяч – два…

Игра мне была знакома: главное – не входить в гонку слишком рано. Те, кому суждено заполучить лот, всегда выжидают.

– Девятьсот тысяч… – провозгласил аукционер, выдержав паузу и уже занеся молоточек, желая обрушить его вниз.

И прекрасно понимая, что гонка только начинается.

– Миллион евро! – раздалась заветная цифра. По залу, в котором сидели далеко не самые бедные люди, прошел ропот, а некоторые стали оборачиваться, желая узнать, кто же сделал очередную ставку, тем самым преодолев психологический барьер.

Но далеко не финансовый.

– Благодарю вас, месье Шахрияр, – произнес аукционер, обращаясь к нашему основному конкуренту, а тот, только поглаживая бороду цепкой рукой, на одном из пальцев которой сверкнул огромный рубин, в ответ тонко улыбнулся.

И взглянул в нашу сторону. Потому что правильно полагал – теперь борьба вошла в решающую стадию.

– Миллион евро раз… – завел знакомую песнь аукционер, и мой босс, вынув из кулька сапфирово-синий леденец, еле заметно поджал губы, что было для меня сигналом, вяло шевельнул табличкой с номером и произнес на весь зал на отличном английском:

– Два миллиона евро, месье!

Стоит ли говорить, что головами на этот раз закрутили не только мелкие сошки, пусть и из разряда толстосумов, но и наши конкуренты. Немка, прошипев что-то своим помощникам, явно потеряла к торгам интерес: являясь одной из самых богатых дам Европы, она была весьма прижимиста.

Китайцы, переглянувшись, разом сникли. А вот американец, вскинув табличку, заявил:

– Два миллиона сто тысяч!

Оценочная цена кодекса Леонардо составляла миллион триста тысяч евро. Теперь же она быстро удвоилась, потому как месье Шахрияр подал голос, на редкость тонкий и манерный:

– Два шестьсот!

Американец и перс, словно продолжая ту политическую борьбу, которую вели представляемые ими государства, перебрасываясь цифрами,