У Коли так быстро меняется настроение, вот три секунды назад он был готов задушить меня, а сейчас говорит о любви. Нестабильный, избалованный маменькин сынок с вечными претензиями и требованиями. Сейчас, вспоминая наш брак, удивляюсь тому, что вообще так долго продержалась.
— Уходи.
— Бумаги.
Не хочу больше видеть и слышать эту семейку. Нервно ищу в выдвижном ящике ручку, ставлю роспись там, где приклеен яркий стикер. Мне ничего от них не надо, ни копейки.
— Крис…
— Заткнись и уходи.
Толкаю в грудь, комкаю бумаги, Коля опускает глаза, уходит, хлопая дверью. Устало бреду в прихожую, закрываюсь на два замка. На ходу расстегивая блузку, захожу в ванную, слезы снова катятся по щекам, хоть и сказала себе держаться.
Это слезы обиды, не боли или отчаяния, самые горькие слезы обиды. Не хочу и не буду вспоминать прошлое, плохая затея. Так, надо не раскисать, все хорошо, завтра в Прагу, там красиво, весна вовсю шагает по Европе.
Даже лежа в горячей ванне, слышу, как в комнате, в сумке гудит телефон. Наверняка Громов. Ухожу под воду с головой, смотрю через нее на белый потолок.
Я все еще жертва, как была, так и осталась ею. Маленькая беспомощная девочка в высоких гольфах и серой юбке. Которая пытается быть сильной, дерзкой, уверенной хозяйкой собственной жизни. Показывает зубки, царапается, но все еще остается внутри жертвой.
А еще она не верит в любовь. Ее нет, это все миф.
Слез уже нет, только усталость. Выходя из ванной, перебираю чемодан, закидываю вещи в стиральную машинку, размораживаю котлеты. Есть совсем не хочется, но понимаю, что надо, а то снова начнутся проблемы с желудком.
Почти полночь, ложусь спать, наконец достаю телефон из сумки, верчу в руках черную бархатную коробочку. Двадцать семь пропущенных с одного номера, какой настырный.
Улыбаюсь. К чему бы это?
Забираюсь под одеяло, набираю сообщение. Хочу отдать обратно щедрый подарок моих пассажиров, но не успеваю его отправить, как телефон снова звонит.
— Почему не отвечала?
— Дела были.
— Какие дела?
Сейчас Громов забавный, так можно считать, если не видеть его и не чувствовать его силы и подавляющей энергетики.
— Важные.
— Если около тебя сейчас лежит левый мужик, я ему вырву ноги.
— Вчера около меня лежал Шульгин, он еще с ногами?
— Очень смешно. Чем ты так обидела его?
— Шульгина? Не знаю.
— Опять что-то брякнула не к месту.
— А он такой ранимый? Сочувствую.
Вообще, все было к месту. Как шелковые, восемь часов не донимали, Артём что-то строчил в ноуте, Игорь спал. Ну вот выспался, день с ночью перепутал.
— Забери свои камушки, я не готова к таким подаркам. Мой ломбард не потянет, слишком дорого, разорится.
— Они твои.
— Громов, ты вообще нормальный? Что мне с ними делать? В банк отнести? Скажу, что нашла на улице? Хочешь сделать подарок, просто отстань. Был секс, было круто, вы классные мужики, я обыкновенная стюардесса. Потрахались и разбежались, без претензий, забудь.
— Все сказала?
— Да.
На самом деле устала. Спорить, сопротивляться, что-то доказывать. Хочу жить спокойно, без всех этих качелей до тошноты. В ответ на мои слова подозрительная тишина.
Смотрю на телефон, Громов просто отключился, ну и прекрасно. Подсоединяю зарядку, выключаю свет. Надеюсь, до него дошло, вроде неглупый мужик.
Закрыв глаза, вспоминаю их двоих: властные, сильные, сексуальные. На них незримо мигает знак «Опасно», но я ведь отчаянная, я все знаки проигнорировала.
Кажется, что я только начала проваливаться в сон, как раздались истошные сигналы. Морщусь, поворачиваюсь на бок, накрывая себя одеялом, но сигнал продолжается.
Домофон. Опять какой-то алкаш не может зайти в подъезд. Снова тишина, но спустя три минуты раздается громкий стук в мою хлипкую дверь. Сажусь на диван, прижимая руки к груди, тянусь за телефоном, чтоб вызвать полицию, и за перцовым баллончиком в сумке. Стук повторяется, если это Коля, сука, будет слепым ходить.
Медленно иду к двери, вижу в темноте словно кошка, на дисплее телефона два часа ночи.
— Кто?
Не отвечают, но продолжают ломиться в мою дверь, сейчас поднимут всех соседских бабок.
— Любимова, открывай, я уже весь кошками провонял в твоем бомжатнике. Как, блядь, ты вообще тут живешь?
Морщусь, можно было не спрашивать «кто», постучал бы и ушел. Что вообще ему тут надо?
Глава 20
— У меня что, красный фонарь висит над дверью? Или написано «Ночлежка»?
— Мне не понравился наш разговор.
Я все-таки открыла дверь, в тусклом свете лампы на лестничной площадке Громов осмотрел меня с ног до головы, задерживая взгляд сначала на голых ногах, а потом на газовом баллончике, который я сжимала в руке.
Ухмыльнулся, покачав головой. Я пошла в комнату, все равно не отвяжется, а стоять на пороге в два часа ночи не хочу. Дверь захлопнулась, квартира погрузилась в темноту, дальше грохот, шум и отборный мат.
— Что, блядь, это такое?
— Сервиз, но, скорое, уже то, что от него осталось.
Не хочу включать свет, я растеряюсь рядом с ним. Ладони мокрые, убираю баллончик и телефон.
— Черт, я ногу сломал.
— Не преувеличивай. Вопрос покажется странным, но что ты здесь делаешь?
— Соскучился.
— Тебе знакомо это чувство?
Какие странные творятся вокруг меня дела: один просит извинения, другой скучает. Бывший муж лично приезжает с просьбами.
— Кто приходил?
— Это допрос?
— Кристина!
— Бывший муж.
Проще ответить, разобраться со всем и пожелать Громову доброго пути.
— Что хотел?
— Тебе это будет неинтересно.
— Кристина!
Стоит такой весь деловой, физически чувствую напряжение, что исходит от него. Зачем он вообще лезет в мою жизнь? Или это такой новый вид благотворительности — помогать малознакомым женщинам?
Как назло, за окном ясная ночь, по небу рассыпаны звезды, яркая луна освещает мою маленькую комнату, в которой сразу стало тесно. Громов такой огромный, широкие плечи, светлая рубашка, он без пиджака, щетина на щеках отросла еще больше. Если не знать его фамилии, можно принять за кавказца.
— Вот, держи и уходи.
Не отвечаю на вопрос, засовываю ему в руки черную коробочку. Смотрит вниз, хватает меня за локоть, резко притягивая к себе, отшвыривая коробку на пол. Такой небрежный и красивый жест, если учесть, что там бриллиантов на почти шесть миллионов.
