каждая вытащенная на берег рыбеха вызывала у пескадоров вал восторга, — но клевала где-то до полудня… А потом словно бы обрезало, — ни одной поклевки.
Прошло минут пятнадцать, темпераментные голосистые чилийцы начали рвать себе нервы, костерить неведомого рыбьего бога за то, что повернулся к ним задницей, швырять в воду камни, но напрасно они это делали.
Рыба ушла из-под отвесных камней по другой причине: недалеко появился морской лев, который мог в одиночку взять столько ренгвады, сколько не берет ланча с уловистой полуторакилометровой сетью.
Это был наш герой, добродушный здоровяк, которого Москалев звал Львом Геннадьевичем и который не ленился лишний раз нырнуть на дно бухты и достать для чаек пару-тройку хороших рыбин.
Лев, не останавливаясь, направился к отвесным камням, которые, будто живые, мгновенно сделались настороженными, начали источать угрюмую силу, словно бы хотели защититься от чьего-то нападения… Но что мог сделать морской лев вечным камням, которые жили здесь пятьдесят тысяч лет и еще столько же намеревались прожить?
Плавал лев ловко, мог развить хорошую скорость, мог опуститься на глубину и, пройдя расстояние до берега под водой, вынырнуть перед самыми камнями, мог вообще лечь на дно и стать невидимым… Шел лев быстро, следом за ним, как за кормой военного корабля, оставался белесый вспененный хвост, украшенный воронками и бурунами.
Несколько ловцов, застывших на берегу раскоряченными кляксами, ругавших почем зря рыбьего бога, опасливо распрямились: что это за катер несется к ним? Уж не диверсант ли? Время ныне такое, что подрывником-диверсантом может стать кто угодно, даже обитательница мутных портовых вод рыба-мерлуса, вонючий баклан, совсем не знающий, что такое гигиена, и нечистая сила, живущая в океанской темноте. В общем, надо оберегаться…
Некоторые пескадоры натянули на глаза козырьки бейсболок: остановится этот диверсант-скоростник или нет? Ведь наверняка в шкуре морского льва сидит какой-нибудь иностранный гражданин, пробравшийся в Чили из Антарктиды — вон как ловко работает он ластами! Всю рыбу распугал, пингвин антарктический!
Но плывет, гад, умело, и вот ведь как — совершенно беззвучно, хотя буруны, вскипающие в центре пенного следа, должны были взрывать воду со стеклянным скрежетом, со свистом и шумом… Но шума не было совершенно никакого, даже малого, только в воздухе что-то напрягалось, натягивалась некая невидимая нить и раздавался тихий звон, способный удивить человека.
Под этот звон, как под музыку, морской лев, потерявший друга, понявший, что его уже никогда не найти, врезался в камни, — молча, без единого звука, без стона и вскриков, всадился в облепленную мокрой зеленью каменную твердь и тут же ушел на дно, под скалу, в глубокую яму, чтобы стать кормом для ренгвады и прочих рыб, неведомых в других краях, в том числе и в России. Зеленая вода в несколько мгновений покраснела… Потрясенные рыбаки молчали подавленно.
То, что они увидели, не видели никогда ранее и вряд ли увидят в будущем, не понимали совершенно, зачем и почему морской лев расстался с жизнью и вообще что произошло? Тишина стояла такая, что даже не было слышно размеренного, почти музыкального плеска океана, воплей чаек и призывных гудков контейнеровоза, входящего в недалекую гавань.
Небо над скалами потемнело, сделалось оливковым, словно бы его пережарило солнце и полог небесный подгорел, может быть, даже вообще подкоптился и сделался дырявым…
Уходя в сторону от печального сюжета, связанного с жизнью моего брата Геннадия Москалева, замечу, что до меня дошла другая история о морском льве, подружившимся с братом и потерявшим его, — Геннадий в ту пору находился почти без памяти.
Недалеко от порта Сан-Антонио в тихую гавань, спасаясь от надвигающегося шторма, завернула канадская шхуна, отправлявшаяся в Антарктиду. Как я понял, у шхуны были свои интересы, и не только научные, но и охотничьи; часть людей, находившихся на ней, собирались зимовать в Антарктиде. А зимовка — дело затяжное почти всегда, голодное, холодное, опасное, народ, готовящийся к ней, обязательно собирает три короба разных запасов и припасов — с верхом, чтобы и в трещину не провалиться, и под снегом не уснуть, и с голоду не загнуться, и не быть съеденным пингвинами, — в общем, много от чего зимовщикам надо было оберегаться.
Едва шхуна с канадцами встала на якорь, как недалеко от судна появился старый крупный лев с посеченными от времени ластами и выжидательно-ищущим, словно у человека, потерявшего что-то очень дорогое, взглядом.
Один из канадцев — в прошлом китобой, отправивший на тот свет не одну сотню китовых душ, отменный стрелок не только из гарпунной пушки, но и из обычного охотничьего ружья, заложил в рот указательный палец и издал резкий свист (он умел свистеть одним пальцем так, как другие не умели свистеть в два и даже в четыре пальца) — подал знак своему напарнику. Тот на свист немедленно нарисовался у борта.
— Ты глянь, Дженикс, кто к нам приплыл?
— Ну?
— Это ведь целый магазин мяса. Полтора месяца можно будет кормить собак в Антарктиде. В этом звере килограммов четыреста веса. А?
— Ну?
— Не ну, а бери винтовку с глушителем и пару разрывных патронов — сейчас мы этого гостя из незнакомой оперной арии переведем на постоянное место жительства в трюм.
— Он же утонет после выстрела. Надо бросать линь…
— Ты бери винтовку, а я займусь линем. — Предприимчивый канадец пошуровал пальцами в своей роскошной рыжей бороде, словно бы это простое мужицкое действие помогало ему лучше соображать, разворошил кольца волос, постреливающие золотистыми искрами, прикинул расстояние, отделяющее шхуну от морского льва.
Расстояние было небольшим, канадец мог кидать линь смело, он вообще умел лихо бросать гарпуны с привязанными к ним линями и прочными, наполненными воздухом шарами, которые китобои называли "пых-пых", сейчас он мог одним броском покрыть расстояние, которое будет в два с половиной раза больше пространства, отделяющего шхуну от зверя, на которого обратил внимание.
Морской лев находился совсем недалеко, лежал на воде и, напряженно вытянув голову, оглядывал людей, совершавших мелкие суетливые движения у борта шхуны. Несмотря на то, что он много пожил на свете и многое видел, лев никогда не встречался с убойными крупнокалиберными винтовками, часто беззвучными, с глушителями, всех хитростей охотников, как и особенностей современного оружия, зверь не знал.
Вообще можно было обойтись без линя, — существовали заряды, которые, поразив жертву, могли вогнать в ее кровь вещество, способное наполнить любое тяжелое тело воздухом и тогда оно не утонет, будет держаться на плаву долгое время… Впрочем, такого оружия у канадцев не было.
Свидетелями отмечено было, что на глазах у морского льва неожиданно появились слезы, канадцы переглянулись озадаченно, но рыжий
