«Военные приключения»® является зарегистрированным товарным знаком, владельцем которого выступает ООО «Издательский дом „Вече“.
Согласно действующему законодательству без согласования с издательством использование данного товарного знака третьими лицами категорически запрещается.
Составитель серии В. И. Пищенко
© Поволяев В.Д., 2022
© ООО „Издательство „Вече“, 2022
1
История, происшедшая с героем этого повествования, в прошлом — военным моряком, а в последующие годы капитаном дальнего плавания Геннадием Москалевым, удивительная, о ней много лет ходили легенды, заставляющие дальневосточников целыми городами, такими как Владивосток и Находка, задуматься о смысле жизни, о том, какое место занимаем в обществе мы, простые люди, что означает наше присутствие в нынешнем предательски меняющемся мире…
Много лет назад, в самый расцвет ельцинской поры, на Дальнем Востоке, под патронажем приморского губернатора была создана совместная российско-чилийская компания по добыче так называемых морисков — омаров, лангустов, гребешков, океанских раков и прочих деликатесов, до которых очень охочи богатые люди, которых немало появилось ныне в России…
Деньги у богачей имелись, — карманы лопались от купюр, а вот деликатесов не было. Деликатесы следовало добыть, морисков этих у берегов Южной Америки, в частности у морской кромки Чили, горного государства, узкой лентой растянувшегося вдоль длинного океанского берега, было необычайно много.
Ну все равно, что в России картошки… Море есть море.
К берегам Чили была отправлена экспедиция в составе пяти промысловых судов. По контракту ее возглавил Геннадий Москалев, хорошо знавший водные просторы планеты и вообще немало похлебавший в своей жизни соленой воды.
В Чили отбывали в радужном состоянии — наконец-то появится работа, которой не было ни во Владивостоке, ни в Находке, а с нею должны были появиться и деньги, о которых здесь уже стали забывать, — Дальний Восток сидел на голодном пайке, недоедали даже детишки…
Но надеждам не дано было сбыться — появление новой флотилии в Чили было встречено враждебно, Россию там дружественной страной не считали (скорее противником), суда блокировали у берегов, а экипажи посадили на голодный крючок. В общем, здесь было еще хуже, чем во Владивостоке.
Очень скоро Москалев пришел к выводу, что народ, приплывший с ним, надо просто-напросто выручать, выдергивать из беды, он продал два небольших спасательных плота, каждый на шесть мест, на вырученные деньги купил авиабилеты и отправил людей домой, в Россию.
Сам остался в Чили. Один. Без денег, без продуктов, без связей, — остался, поскольку был ответственным за имущество, доверенное его экспедиции и доставленное им к здешним берегам. Чилийцы же, в свою очередь, довольно быстро определились с этим имуществом, стали считать русские промысловые суда собственностью своей, чилийской — вроде бы на них свалилось несколько мешков манной каши, безвозмездно, без всякой оплаты, и это устраивало их очень, скоро они упекли оставшегося в единственном числе капитана дальнего плавания в тюрьму: так было проще завладеть чужим добром… Ведь за судами уже не будет присмотра, а это — то самое, что надо.
Но законы в Чили все-таки работали, в том числе и международные, и местный суд, повинуясь этим законам, провел свое заседание и выпустил русского моряка на свободу. В результате человек, имевший славную биографию, геройское прошлое, прошедший военную школу, одолевший науку оставаться в живых и умевший это делать на практике, начал в поисках работы слоняться по чилийским портам. Подрабатывал там, где только мог.
В одном месте ему, например, заказывали починку ланчи — деревянного рыболовецкого судна и обещали хорошо заплатить, на деле же показали жирную фигу, и он ничего не смог с этим поделать, в другом попросили перебрать судовой двигатель, в третьем — починить паруса на краболове, в четвертом — вообще войти в состав рыболовецкой бригады и отправиться на работу в капризный океан… Платили жалкие гроши либо вообще ничего не платили, — он считался человеком бесправным.
Океан здешний был очень капризным, мог взбелениться в любую минуту и на ровном месте родить волны высотой с девятиэтажный дом. Бороться с такими волнами деревянные рыболовецкие ланчи были бессильны, они вообще оказывались беспомощными, словно бумажные кораблики, волны сминали их, растаскивали по доскам, дробили, опускали на далекое океанское дно.
Москалев опрометчиво вышел на ланче добывать альбакору — дорогую и очень вкусную рыбу. В нашей литературе альбакора более известна, как рыба-меч, любой выход в океан за мечами бывает известен американским рестораторам и заранее оплачен. Вот только ловить альбакору очень непросто, с этим промыслом вообще связаны многие несчастья…
Команде ланчи не повезло, океан взбесился совершенно внезапно, прямо во время лова, действовал в режиме землетрясения или взрыва, ланча была разбита и держалась на плаву лишь потому, что была сколочена из дерева. Трюм у нее был пустой, — судно болталось в океане, как щепка; перетрусивший капитан, не предпринявший совершенно ничего, чтобы спасти ланчу, стал слать в эфир один за другим сигналы SOS.
Москалев, за которым было закреплено машинное отделение (в этом плавании он был механиком), в одиночку пытался спасти машину и откачать воду из судна, но был покалечен и, чтобы спастись, привязал себя к мачте… Провел в таком положении, страдая от боли, голода и жажды, более суток.
…Военные спасатели с трудом нашли гибнущую ланчу в океане, сняли с нее рыбаков, в том числе и Москалева, и взяли курс в порт Вальпараисо, там покалеченного русского моряка предстояло положить в госпиталь.
Оставшуюся без экипажа ланчу бросили в океане, взять ее на буксир не было возможности; вместе с ланчей была брошена и километровая сеть, набитая рыбой… Эта добыча теперь принадлежала океану.
Так распорядилась рыбацкая судьба, иного не было дано. Что станется с ним, Геннадий Москалев не знал, он был чужим в этой стране, лиха хватил уже под самую завязку и мечтал лишь об одном — вернуться в Россию.
Но пока он плыл на военном корабле-спасателе, под чилийским флагом, в Вальпараисо…[1]
2
Путь в порт Вальпараисо проходил в красном тумане, иногда Геннадий отключался, нырял в какое-то глубокое подземелье, наполненное тем же студенисто трясущимся красным туманом, плотным, — все звуки в нем делались глухими, далекими, но не пропадали.
Раз звуки не пропадали — значит, он не был в полной отключке; когда человек отключается, то он уже ничего не слышит, — может быть, только какие-нибудь райские шорохи и птичьи трели, да и то не всегда.
Но потом звуки приближались, наезжали на него, словно некий таинственный поезд, грохотавший за поворотом, а затем вышедший на открытое
