ситуацию на сто восемьдесят градусов, чтобы хорошенько прочувствовать это зеркало. Она же с того дня после прочитанной СМС во всем этом дерьме варится.
Каждой клеткой чувствует эти дни все то, что я сам сейчас испытываю.
А я не понимал. Не хотел понимать.
Никогда даже мысли не было, что моя жена может с другим. Никогда…
Для меня же тот разговор на Лизкиной кухне — первый выстрел, когда почва ушла из-под ног. Света плакала, проклинала, так искренне ненавидела. Меня вместе с ней трясло. Разрывало летальными снарядами грудину. Сердце останавливалось, потому что ее слезы главный триггер. Не должна она плакать. Больше нет.
Сразу откинуло в то время, после аварии. Я всем богам молился, чтобы она осталась жива. Реанимация, операция, долгие часы без сознания на грани жизни и смерти.
Я сутками под дверью палаты сидел, потому что не пускали. Сидел и как баба рыдал, умоляя Всевышнего сохранить ей жизнь. Когда Света пришла в себя, оставить ее одну дольше чем на час не мог. Боялся, что снова окажусь в ситуации, когда могу ее потерять.
Оказался. Почти потерял...
Второй выстрел был сегодня — ее безразличие. Холод.
Да, демонстративный. Да, ненастоящий. Но уничтожающий веру в то, что она вернется.
Чувствовал сегодня, что ничего между нами еще не кончено. Она по-прежнему любит, но не простит. Не хочет прощать. Не видит в этом смысла.
Любит, такого как я. Морального урода, идущего по головам ради какой-то собственной благой цели. Любит, но не простит.
Данная власть меняет людей, без последствий не уходит никто.
Мои угрозы, брошенные ей сегодня — последствия той жизни, что я веду. Тупые. Не достойные мужика. Но я их уже произнес.
Наблюдаю за тем, как Света садится в машину и моментально срывается с места.
Все еще чувствую ее духи. Я ими насквозь пропитался. Прикрываю глаза, а там снова она. Не одна. Рядом мутный образ. Моя жена улыбается другому, отдается другому.
Я же неделю после нашего разговора на кухне ходил и задавал себе один-единственный вопрос — зачем?
Зачем я это сделал?
Когда моя жизнь стала похожа на долбанное мыло?
Когда свернул не туда? Какой ребенок? Какая, мать вашу, левая шкура?
Тошно от себя. На Надьку не то что смотреть не могу. Я ее убить хочу. Растворить в небытие, чтобы и следа от нее не осталось.
Только это уже ничего не изменит.
Сажусь в тачку. Кладу руки на руль. Сжимаю-разжимаю пальцы.
В ресторан сегодня только ради Светы приехал. Просто чтобы увидеть. Чтобы убедиться, что она в порядке.
Увидел, и оторопь взяла. Я, когда самый первый раз с ней встретился, также себя чувствовал, ссыкливым пятнадцатилеткой в обществе богини.
Колбасит не по-детски. Только сейчас окончательно понимаю, что сделал. Что натворил…
Лучше бы остался дома. Не нужно было приезжать.
Я же ей угрожал. Своей Свете. Снова с дерьмом смешал свою женщину. И ради кого? Бросаю взгляд на Надьку. Сидит молча, изредка всхлипывает, затыкая свою пасть ладонью.
Тру лицо и щелкаю драйв.
У ЖК, где снимаю Беловой квартиру, притормаживаю за воротами. На территорию не заезжаю.
Я в принципе теперь, когда название этого района слышу, блевать хочу.
— Ты не зайдешь? — Надя размазывает по щекам потекшую тушь.
Не отвечаю. Просто жду, когда она свалит.
— Илья, ну что ты молчишь? — переходит на истеричный крик. — Что с тобой происходит? Ты изменился. У нас будет малышка, а ты…зачем ты так? Я же тебя люблю.
Чувствую ее губы на своей щеке, подбородке. Смотрю в лобовое. Не двигаюсь.
Противно. Ее голос, прикосновения. Все.
Вся эта гребаная жизнь теперь просто не имеет смысла.
Зачем я угрожал Свете? Это же еще один гвоздь в крышку гроба.
— Свали, — стряхиваю с себя ее руки.
— Илья…
— Иди домой. Если я еще хоть раз увижу или узнаю, что ты трешься рядом со Светой, ни бабок, ни ребенка своего ты не увидишь. Поняла меня?
Предупреждаю, не повышая голос. Просто говорю и смотрю перед собой.
Белова издает какой-то режущий слух звук и вылетает из машины. Как только это происходит, уезжаю.
Уже дома перепоручаю все финансовые заботы о Надьке своему помощнику, не хочу больше с ней встречаться. Только с ребенком, после того как родит.
В конце концов, тут моя мать права — ребенок не виноват ни в чем.
Долго хожу по квартире из угла в угол.
Я должен был больше внимания уделять жене. Должен был говорить с ней о своих проблемах в работе, с ней зажигать ночами по клубам. Ей предложить экспериментировать в сексе. Ей…
Должен был согласиться на суррогатное материнство, потому что она хотела этого ребенка. Я не хотел, а она хотела. Она бы была счастлива…
Да, она бы утонула в заботе о нем. Да, возможно, мы бы отдалились. Но она была бы моей. Со мной.
Руки трясутся. Набираю Свету, хотя понимаю, что до сих пор занесен в черный список. Вытаскиваю из ящика чистую симку. Снова звоню.
Гудки.
Три часа ночи. Она, конечно, спит. Одна?
Плевать. Даже если не одна. Пусть их хоть сотня у нее будет, мне плевать. Она не станет от этого хуже в моих глазах. Никогда. Я ей все что угодно прощу.
Все что угодно. Пусть она только даст мне шанс. Один. Всего один шанс, как тогда, в нашу первую встречу, когда я понял, что абсолютно ей не понравился…
* * *
—Да, Надежда Алексеевна.
— Илюша, милый, я до Светы не могу дозвониться. Где она?
— У вас что-то случилось?
Теща редко звонит Свете просто так, поэтому и спрашиваю.
— Да ничего. Прости, что отвлекаю. Ты ей скажи, чтобы она мне перезвонила, ладно?
— Надежда Алексеевна…говорите уже.
Раздражают эти показательные выступления. А факт того, что Света и с нее трубки не берет, доводит до состояния бешенства. Где она вообще? Что с ней?
Неужели и правда у мужика какого ночевала? При живом и все еще законном муже…
— Ох…да у меня тут соседи новые. Ночью на машине прямо в забор въехали, а ремонт оплачивать не хотят.
— Вы дома сейчас?
— А где ж мне еще быть?
— Я заеду через часик –два, все решим.
— Ну ты с ума сошел? У тебя же работа. Я тут сама как-нибудь.
Судя по тону, теща еще не в курсе, что ее дочь подала на развод. Это хорошо. Она с
